Конец великой войны - [36]

— Все-таки надо будет навести кое-какие справки относительно этой девицы, — сказал он. — А теперь, — обратился он к Хёрну, — мое время принадлежит вам.

Вечером этого дня Левендель опять увидел в ресторане мисс де Фрейн. Она вся ушла в чтение газеты, и Левендель заметил, что она немножко бледней обыкновенного.

Молодой человек должен был обедать вместе с Хёрном, но тот заставлял себя ждать. Тогда Левендель решил пройти к нему в номер. Быть может, странный человек забыл час обеда.

Лифт поднял его на четвертый этаж, и он постучался у восемьдесят девятого номера. Никто не отзывался.

— Мистер Хёрн! — крикнул Амброз в замочную скважину.

Ответа не было. Амброз нажал ручку двери и она подалась. В комнате было темно и тихо. Левенделю стало не по себе. Он отыскал выключатель у двери и осветил комнату. Хёрн сидел прямо перед ним на кресле. Голова его откинулась и у шеи болтался шелковый шнур.

Лицо его было бледно и страшно…

Левендель стоял, как прикованный к месту, потом быстро выбежал из комнаты, запер ее на ключ и вынул его.

— Позовите управляющего! — крикнул он прибежавшему лакею.

— Что-нибудь случилось, сударь?

— Там убили человека, — шепнул Левендель, кивнув головой на дверь.

Иллюстрация Э. Ф. Байхи к статье Ф. Шумана «Гигантский разрушитель будущего» // Popular Science Monthly. 1916, декабрь.

Сапёр (Герман Сирил Макнили) КОНЕЦ ВЕЛИКОЙ ВОЙНЫ

I

Столько нелепых вымыслов и ложных толкований преподносилось публике и обществу по поводу внезапного я загадочного окончания великой войны в конце лета 1917 года, что, поразмыслив хорошенько, я решил дать самую широкую огласку фактам и рассказать, как это произошло на самом деле, тем более, что необычайности инцидента это отнюдь не умаляет.

Почему эти факты не были оглашены раньше, — на то имеется много причин, о которых не след распространяться, и главная из них — страх человека, покончившего войну, что Центральные Державы, тяжко оскорбленные и униженные своим поражением, выместят свою злобу на нем, и что он погибнет жертвой их мести.

Но теперь уже 1920-й год, и Мервин Росситер — человек, изобретательности которого мир обязан прекращением этой безумной бойни — недавно умер в безвестности, не почтенный и не вознагражденный миром за эту великую услугу. Я посетил его на смертном одре, и тут он дал мне разрешение опубликовать то, что известно мне, если я пожелаю или найду необходимым. И ввиду нелепости слухов, которые продолжают распространять о внезапном конце войны, выдавая их за «самое верное», я хочу рискнуть огласить правду — более изумительную, чем все вымыслы.

Для начала вкратце напомню, как обстояло дело весной 1917 года. Уже два с половиной года, и даже больше, длилась война, длительность которой вначале «опытные люди» высчитывали в шесть недель, а конца ей не предвиделось.

С обеих сторон систематически предпринимались попытки прорвать тонкие линии крови и костей и грязи, разделенные лишь несколькими ярдами царства смерти и опустошения. Положение на западном фронте было приблизительно, то же, что и в ноябре 1914 года: на несколько километров ближе в одном месте, на несколько километров дальше — в другом, но, в общем, то же.

За много месяцев такого постоянного стояния друг перед другом, враги пригляделись друг к другу, так сказать, вошли в соприкосновение. Каждая из воюющих сторон отлично знала цену неприятелю, стоявшему против нее, и чем дальше, тем это особое чутье обострялось и становилось более надежным. И донесения из окопов копились и копились в канцеляриях главных штабов, составляя целые огромные книги. Знали, что на этой неделе, например, там-то стоят саксонцы — и значит, сопротивление германцев будет сравнительно слабое; на следующей неделе саксонцев сменили пруссаки, тут, значит, гляди в оба, но зато саксонцы где-нибудь на другом участке фронта, и там можно будет наверстать потерянное здесь. Так одно уравновешивало другое, и положение, в общем, мало менялось.

Я умышленно подчеркиваю это взаимоощущение соприкосновения враждебных армий, так как мне еще придется вернуться к нему. Само настроение на фронте и в тылу и ощущения однообразной и тягостной жизни в окопах еще слишком в памяти у всех, чтобы надо было говорить о них. Перейду теперь к главному — к тому, что происходило во Франции и в Фландрии перед концом войны. Но прежде хочу отметить курьезное явление, наблюдавшееся в британских окопах в конце января. Я говорю: курьезное, — мне-то оно теперь кажется вполне естественным, — потому что в то время оно вызывало много разговоров и шуток, до тех пор, пока о нем не позабыли, — что также было вполне естественно, — во время общего финального наступления. Если бы тогда знали…

Приведу типичный пример.

В миле или двух от передовых позиций офицеры кавалерийского эскадрона сидели за обедом в уцелевших покоях некогда красивого замка на севере Мира. День был чудесный; кругом тишина. Разговор шел о молодом офицере, который отправился в отпуск в Англию и застрял там. Эскадронный командир, перевернув вверх дном тарелку, на которой он ел мясо, только что положил себе на чистое донышко ломтик сладкого пирога и хотел разрезать его, как с его ножом начало твориться что-то странное. Прервав свои жалобы на распущенность нынешних молодых офицеров, о какой в его молодые годы и не слыхали, эскадронный энергично выругался и воскликнул: