Конец великой войны - [13]

Молодой человек спокойно выдержал взгляд, который словно проникал в самые тайники его души.

— Скажите мне ваше имя, возраст, ваше социальное положение.

— Шарль Лепик, мне двадцать шесть лет, я механик, сапер военной воздухоплавательной школы.

— Где находится ваша семья?

— У меня нет семьи. Я сирота.

— У вас есть подруга жизни?.. Любовница, быть может?

— У меня нет никаких женщин. Я совершенно одинок.

— Прекрасно. Мне именно требуется такой человек, как вы.

Винскель нервно ходил по комнате. Он о чем-то задумался. Внезапно генерал подошел к механику, положил ему руки на плечи.

— Послушай, — заговорил он, переходя на ты. — То, что я тебе сейчас скажу, должно умереть между нами. Речь идет о спасении отечества, о будущей победе Франции. Способен ли ты для блага родины пожертвовать жизнью? Подумай и ответь откровенно: да или нет? Имей в виду, когда ты исполнишь данное тебе поручение и каким-нибудь чудом останешься в живых, можешь требовать от меня все, что захочешь. — Если же нет… ты не согласен, я устрою иначе это дело!

— Я обдумал. Согласен. Пользуйтесь мной по вашему усмотрению.

Несколько минут в комнате царило молчание. В глазах Винскеля вспыхнуло чувство жалости к этому молодому офицеру. Он был смущен. Но, быстро овладев собой, генерал холодно и, указывая на кресло, сказал:

— Садись. Прочти телеграмму.

Он вынул из бумажника депешу и протянул ее Шарлю Лепику. Офицер прочел:

«Приказ главного штаба войск за № 238.

Приготовить в двенадцати часам ночи дирижабль. Ночью неприятель будет осматривать позицию. Совершатся полеты. Во главе будут командующий армии генерал Зильгейм и Гросмерк, генерал фон Пардебек, полковник фон Веско».

Офицер возвратил послание.

— Что, понял? — спросил генерал. — Дирижабль — вероятно, «Парсифаль», так как у «Цеппелина» тяжелый двигатель. С другой стороны, «Цеппелин» один может поднять семь человек. С офицером-механиком и двумя пилотами как раз семь человек… А теперь еще вопрос. Твой аэроплан…

— Шестьсот пятьдесят кило, электрический двигатель в сто сил; я свободно совершаю против ветра восемьдесят миль в час и сто двадцать по ветру. Могу взять одного пассажира или около восьмидесяти кило бомб или взрывчатых веществ.

— Прекрасно. Подойди ближе и внимательно выслушай меня…

* * *

Генерал долго говорил. Время от времени офицер прерывал его своими расспросами. Наконец, когда обо всем было переговорено, Шарль Лепик сказал:

— Не беспокойтесь, генерал, все будет исполнено.

— Повторяю, если тебе это удастся, останешься жив, спасая отечество, я, во имя Республики, обещаю сделать для тебя все, что ты пожелаешь.

Шарль Лепик равнодушно произнес:

— Я не желаю никаких вознаграждений. Мне не надо ни орденов, ни денег, ни боевых отличий… Я желаю остаться в тени. Я сделаю то, что вы велели сделать. То, что вы от меня требуете, соответствует моим взглядам, моим принципам, моим надеждам. Вы смотрите на меня с удивлением. Вам никогда ничего подобного не говорили… Я сейчас вам кое-что объясню… Видите ли вы, в чем дело. Хотя меня и называют Шарлем Лепиком, но на самом деле я — Жан Леклерк, анархист…

Генерал Винскель машинально протянул руку за револьвером.

— Оставьте ваше оружие, — продолжал офицер. — Вам нужна моя помощь, я это знаю. Я даю вам слово, что сделаю все, что вы мне сказали. Исполняя ваше поручение, я буду преследовать намеченную мною раньше цель.

Я решил умереть за родину, как настоящий сын революции; если Германия победит Францию, вовлекая в войну Австрию и Венгрию, монархическое правление легко может быть восстановлено. Для страны это будет большим отклонением от цивилизации… Думаете ли вы после того, что я вам изложил, что я не готов сделать все возможное, чтобы спасти свою родину?

— Я вам верю, — проговорил генерал Винскель, подавая руку анархисту. — Идите и действуйте.

* * *

Была зимняя ночь. Аэроплан, словно большая черная птица, вылетел из французского лагеря и плавно понесся в воздухе.

Жан Леклерк потушил огни. Он держался на своем маленьком сиденье и пристально всматривался в даль, и, летя под синим небом, усеянным яркими блестящими звездами, прислушивался к малейшему шуму.

Время от времени авиатор нажимал электрическую кнопку, в маленькой лампочке вспыхивал огонь. Жан проверял воздухомер, указывающий направление полета, и вновь аэроплан погружался в темноту.

Жан Леклерк зажег папироску. В шестидесяти метрах над землей можно было не опасаться людей.

Внезапно на земле показалась большая красная звезда, которая быстро неслась вперед; навстречу появилась вторая голубоватая точка.

— Два автомобиля… Надо проследить, что будет дальше…

Удвоив меры предосторожности, боясь быть замеченным, он спустился на тридцать метров к земле. При блеске голубоватого рефлектора авиатор увидел двух офицеров.

Жан Леклерк видел, как они подняли голову и указывали на небо в его сторону. Его, очевидно, заметили.

«Эти господа ничего не могут сделать со мной, — подумал он. — По всей вероятности, они предупредят воздухоплавателей и сейчас откроется форменная стрельба».

В одно мгновение он поднялся на сто метров. Теперь его нельзя было видеть. Ночь защищала его темным покровом…