Конец страшной сказки - [32]

— Я? Нет, даже в гримерку к ней не заходила, — первой откликнулась Валя. — В тот вечер у нее был какой-то кавалер. Они очень сильно ругались.

— Вы что-то слышали? — насторожилась я.

— Да в принципе ничего особенного, — растерялась девушка. — Елизавета Павловна только говорила ему, что он зря пришел и она не хочет его видеть. А он, кажется, чуть ли не в любви ей признавался.

— А потом? — нетерпеливо спросил Валера.

— Откуда я знаю, что было потом? — отмахнулась Валя. — Я только мимо гримерки проходила, когда домой шла. Заходить не стала… Зачем мешать разговору.

— А вы? — обратился Гурьев к Галине.

— Я тоже домой ушла, — не растерялась девушка, — только немного позже. По-моему, в гримерке уже никого не было. По крайней мере, криков я не слышала. И уходила почти последней.

— Оставалась еще костюмерша, — проявила я осведомленность.

— Вот этого не знаю, но знаю, что уже было тихо, — отозвалась Галина. — С Елизаветой Павловной в тот вечер я не виделась.

— А в котором часу вы ушли? — уточнил Валера. — Около десяти, — немного подумав, ответила Галина и тут же залилась румянцем.

Она бросила на нас с Гурьевым встревоженный взгляд, а затем спросила:

— А почему вы нас о том вечере так подробно расспрашиваете? Это же не имеет никакого отношения к программе.

— Для нас важна любая информация, — деловым тоном ответил Гурьев и тут же перевел разговор на другую тему: — А как долго, девушки, вы работали с Азаровой?

— Я — почти три года, а Галя пришла совсем недавно, — ответила Худякова.

Галине нечего было добавить, поэтому она только глубоко вздохнула, молча соглашаясь.

— А сейчас в студии еще кто-нибудь есть? — поинтересовалась я.

— Да, конечно, — не растерялась и на этот раз Ва-ля. — Звукорежиссер на месте. Его рабочий кабинет слева по коридору, последний. Соня тоже тут.

— Соня? Кто это? Соня — это кличка? — поинтересовался Гурьев.

— Нет, — рассмеялась Валя. — Софья Александровна Орленко — это наш гример. Ее кабинет вы тоже найдете в той стороне. Кажется, она никуда не собиралась уходить.

Выйдя от девушек, я уверенной походкой направилась в глубь коридора и остановилась перед табличкой «Тихо, идет запись!». Именно это и был кабинет звукорежиссера, с которым я уже виделась однажды во время съемок Азаровой в студии. Тогда Борис Яковлевич Кремер, именно так его величали, показался мне замкнутым человеком, которого очень сложно вызвать на откровенную беседу. К тому же и внешность мужчины не слишком-то впечатляла. Наполовину поседевшие, длинные неухоженные волосы, маленькая бородка, узенькие усики — это то, что меня вообще не привлекает в мужчинах. К этому можно добавить еще и маленькие глазки, зрачки которых находились в постоянном движении. Таким с первой встречи я запомнила Кремера.

Мужчину в кабинете я сразу узнала. В этот же раз его космы были собраны на затылке резинкой. Борис Яковлевич сидел за режиссерским пультом, тупо уставившись на кнопки, которых было огромное количество. Нашего прихода звукорежиссер вообще не заметил, несмотря на то что, перед тем как войти, Валерий осторожно постучался в дверь. Не получив ответа, мы остановились на пороге. Гурьев демонстративно кашлянул, чтобы обнаружить наше присутствие. Борис Яковлевич чуть заметно вздрогнул и обернулся в нашу сторону.

— Ирина Анатольевна Лебедева? — Кремер сразу узнал меня и вскочил со своего места.

— Здравствуйте, мы вам не очень помешали? — тактично поинтересовалась я.

— Нет, нет, что вы, — торопливо проговорил Борис Яковлевич. — Я заканчивал работу над одним материалом. Сейчас уже почти все готово. А вы здесь какими судьбами?

Я опять упомянула о том, что к выпуску готовится программа, посвященная Азаровой Елизавете Павловне, но реакция Кремера не была восторженной.

— Хорошая была женщина! — вздохнув, заметил он.

— Вы с ней были близко знакомы? — поинтересовался Валерка.

— Не так близко, как хотелось бы, — причмокнув, заметил Борис Яковлевич и неожиданно бросил сальненький взгляд в мою сторону. — Мы с ней только работали вместе. Но я вам хочу сказать, что талант у Елизаветы, без сомнения, был. А насколько это был трудоспособный человек, вы даже не можете себе представить. Она могла сутками торчать на работе, пока не добивалась своей цели.

— Борис Яковлевич, а вы случайно не знаете, в котором часу Азарова уехала в тот четверг? — уточнила я.

Кремер не торопился отвечать на мой вопрос. Он подошел к небольшому столику, где стояла пепельница и лежала пачка сигарет, достал из кармана зажигалку и прикурил одну сигарету, даже не поинтересовавшись, переносим ли мы дым.

— Даже не знаю, — отозвался он после первой глубокой затяжки. — Я никогда к Елизавете в гримерку не заходил, чтобы прощаться. И тогда ушел так же, как обычно после концертов ухожу. Да, кстати, машина Азаровой, по-моему, еще стояла на стоянке. Правда, точно сказать не могу.

— Вы в этом не уверены? — настойчиво спросила я.

— Нет, конечно, — подтвердил Борис Яковлевич. — Я в тот вечер очень сильно вымотался, устал, поэтому торопился домой.

— А кто-нибудь еще оставался за кулисами? Или вы и этого не заметили? — спросил Валера.

— Не знаю я ничего, — немного грубовато ответил Борис Яковлевич и отвернулся к окну. — Я что, обязан за всеми следить?