Конец старых времен - [9]

Полагаю, вы не хуже моего отличите архипройдоху от честного малого. Представьте же себе мужчину с удлиненной физиономией, клочкастыми бакенбардами и с румянцем, который то появляется, то исчезает, наподобие морских приливов и отливов. Что касается роста, то адвокат наш достигал ста семидесяти сантиметров, нос у него был римский, а челюсти — как у летучей мыши. Он слыл щеголем, но мне казался отвратительным, точно так же, как и барышне Михаэле. Звали его Йозефом. Он вел дела нашего хозяина при покупке Отрады, и я уверен, что водил Стокласу за нос. Его главной целью было жениться на Михаэле. Прочее же занимало его лишь во вторую очередь — когда-нибудь потом, быть может, после свадьбы, когда речь пойдет уже о его собственной выгоде. Крыло мелких землевладельцев, которым верховодил наш адвокат, имело кое-какое влияние в партии, но до пана Якуба всем было далеко! Право, сравнивая этих двоих, я не мог не пожалеть адвоката. Куда ему с его юридическими крючками до пана Якуба! Что пану Якубу вся политика мелких хозяев!

Присутствие знатных гостей придавало мне смелости. Я пил, как губка, и вот захотелось мне поехиднее проехаться на счет адвоката. Однако люди, подобные ему, везде себя чувствуют как рыба в воде, я же (всего лишь жалкий библиотекарь и простак) почитался в замке чуть повыше лакея и чуть пониже повара. Трудно мне было уязвить Пустину. Его окружали высокопоставленные чиновники, и я заметил, что адвокат разговаривает с ними даже чуточку свысока.

Между тем пан Якуб допил чай, поставил чашку на столик, откашлялся и подошел к группе вокруг нашего поверенного. Чиновные гости расступились — и оба петуха от политики оказались нос к носу.

Что у вас новенького, доктор? — спросил пан Якуб.

Трудимся изо всех сил, и наша идея обретает почву под ногами.

Должен ли я понимать это буквально?

Игра слов здесь не к месту! — отрезал адвокат, но пан Якуб не дал ему продолжать.

Безусловно! — перебил он Пустину, и смех его отдался писклявым эхом в толпе секретарей. А старый толстяк, поискав глазами, потянулся к бокалу.

Я все поставил на службу… — начал было снова адвокат, и снова пан Якуб перебил его:

О, об этом сейчас не время. Но, слыхал я, вы отлично наладили дело — говорят, все теперь пляшут под вашу дудку. Сколько у вас организаций? О, так много? Смотрите, приятель, как бы они вас не захлестнули!

Крестьянство — опора государства!

И вы из этого выводите заключение, что крупные помещики — враги его?

Тут наш адвокат принимает позу праведного старца на ярмарочных образках и продолжает излагать принципы своей райской экономики. Он ополчается на поместья, превышающие дозволенные размеры; по его мнению, в крупных землевладениях есть что-то от нечистого.

Государственное хозяйство? — говорит он. — Что? Как? Государственный надзор? Разве это не одно и то же? Разве подобные стремления не на руку разрушительным идеям социализма? Разве помещики старого закала вместе с чужаками и крикунами не мешают нормальной жизни нации? Дайте людям немного земли — не так чтоб чересчур, но и не мало! Дайте им столько земли, сколько им требуется, — и увидите, как расцветет мирный труд, увидите, как будут опровергнуты мягкотелый гуманизм и учение, чуждое нам!

Право, этому я верю, — ответил пан Якуб. — Но, друг мой, как же тогда вы осуществляете свои обязанности по отношению к пану Стокласе? Бог ты мой, да ведь вы, с вашими принципами, отдадите ехму вместо Отрады лишь какую-нибудь горстку овса! И неужто не больно будет вашему сердцу, когда разделят угодья, составляющие столь великолепное целое, — а если их расчленить, они будут означать не более, чем триста голосов? Друг мой, друг мой! Вижу, вы сторонник отживших методов вести хозяйство!

И, смеясь, пан Якуб кладет руку на адвокатское плечо. Тут пошли комплименты, и оба лидера, естественно, согласившись в самых принципиальных вопросах, направились к столу осушить по бокалу вина.

Беседа меж тем оживилась.

Красный цвет содержимого бутылок перебросился уже на щеки гостей, их языки развязались. Кто-то упомянул о затруднениях с валютой, кто-то пережевывал закон, подрезающий крылья помещикам, — мне же казалось, что у всех разговоров единый смысл и что с небольшими отклонениями о том же самом толковали и прежние бароны, когда они на этом же месте пили из этих же бокалов. Ьсли позволите, я сведу все речи воедино, выразив содержание их стихами:

Всей родины моей, ее густых лесов, поместий с скотными дворами, ее долин, и гор, и рек, обильных рыбой, давно уж мало мне. Неутолим мой голод — и я хочу всего во сто крат боле.

Вам это кажется признаком глупости или алчности? Приглядываясь к духу и меряя только дух, вы убедитесь, что события не слишком набегают друг на друга. Мир не меняется. Герцог Марцел пел ту же песенку, что и пан Стокласа, а того одушевляло то же стремление и те же желания, что и его гостей.

Время приближалось к десяти, и общество расходилось все больше. Там блеснет плешь пана советника, тут вспыхнет зрачок одной из дам, здесь спорят о продаже лошадей, там о болотах, которые осушат в этом году, и со всем этим мешаются похвалы угощению.