Конец старых времен - [71]

— Зачем вы отказываетесь от этой маленькой шутки, зачем ставите в неловкое положение ваших друзей? — говорила она.

Между тем Михаэла медленно поднялась с места. По тому, как сложились ее губы, я видел — она тоже собирается говорить. Слова ее предназначались Сюзанн, но увы, не были произнесены.

Чем далее, тем более сцена между князем, паном Яном и обеими барышнями грозила стать смешной. Я опасался, что она выйдет из задуманных мною рамок.

Честное слово, не шутка, когда две женщины внезапно узнают, что им небезразличен один и тот же мужчина! Не шутка, когда в наше время два взрослых человека вызывают друг друга на дуэль! Мне было стыдно за такое сумасбродное поведение, меня просто тошнило от наших героев. Подумайте только: Сюзанн обнаруживает свою любовь, Стокласа указывает на дверь князю Алексею, пан Ян мысленно обнажает шпагу, князь охвачен страхом, а Михаэла задыхается.

Угадываете, как все это взаимно перекрещивается и отрицает друг друга? Господи боже мой, неужели у нас никогда не разовьется чувство обстановки, образа и тематического единства действия?

Оглядываясь в здравом уме на эту сцену, не могу избавиться от впечатления, будто это «Стальной король» [13] запутался в собственной бороде. Где же, говорю я, стройное развитие сюжета? За кем последнее слово? И кто опрокинет стул?

О, перенять бы нам у добрых образцов окрыление и зычный глас! Хоть бы столкнулись хорошенько эти парочки, одна за другой, да высказали бы, чем переполнены их сердечки! Пусть бы вцепились друг другу в волосы, пусть бы выложили все до конца, и пусть бы все хорошо окончилось — с одной стороны победой, с другой — порванными штанами!

Если б я мог, я толкнул бы князя на Яна и в нужный момент подпер бы ладонью барышню Сюзанн под задик, — но, прошу прощения, я стесняюсь прибегать к таким приемам. Стесняюсь, как монах, оказавшийся на людях в короткой нижней рубашке. Мой внутренний голос нашептывает мне, чтобы я никого не подстрекал к опрометчивым поступкам. Я привык — точно так же, как и Михаэла, — подавлять волнение чувств, и плевать я хотел на Онэ.

Если угодно, вообразите, что на стенах нашей аккуратной комнаты висит портрет мадам Карлен или, как уже сказано, Онэ, либо другого прославленного сочинителя: все равно мои дамы и господа поведут себя так, как уж оно бывает на свете. У них будет хрипеть в горле, они будут моргать глазами, будут пиликать потихоньку на единственной струне своих инструментов, только пиликанье это не должно быть слишком громким. Зато заведут они свою музыку все разом.

Этим я и удовольствуюсь, и, честно говоря, так мне даже милее.

После того как Сюзанн и Михаэла оттренькали свое девичье — и глубокое — изумление, а Ян кое-как состряпал-таки дуэль с князем, мы все, испытывая огромное облегчение, бросились вон, дабы подкрепить слова делом.

Хозяину моему казалось, что он уронит свое достоинство, если будет присутствовать при подобных глупостях, и он отправился по своим делам. Мы же все двинулись прямиком к месту, предназначенному для поединка.

Я шел рядом с князем и все хотел как-нибудь дать ему знать, какой готовится против него заговор, но Алексей Николаевич не слушал меня. Он болтал с адвокатом о его ремесле, подсмеиваясь над сословием юристов.

Вы, — говорил он, — стяжавшие известность искусством защищать бесправие, воображаете, будто и правду, и доброе имя следует защищать тем же способом. Такая смелость мне по душе, однако сама посылка никуда не годится, ибо…

Молчите, сударь, сейчас слово за вашей ловкостью…

Вы хотите взяться за шпагу от имени вашего клиента или сами за себя?

Я возьмусь за нее обеими руками, — ответил адвокат. Одной — за себя, другой — за всех остальных, ибо в моей практике мало был тяжб, столь же полезных для общества, как эта!

За такими разговорами мы добрались до библиотеки.

В голове моей, сменяя друг друга, мелькали разноречивые мысли, ибо я-то знал, какой приз будет вручен князю в случае его поражения. То я думал: «Э, так тебе и надо, нечего было заноситься, зачем пренебрег ты дружеским советом!» То, в следующий же момент, в голову мне приходило уже совершенно иное рассуждение, и я отдал бы не знаю что, только бы князь насолил хотя бы адвокату. Сюзанн с Яном уже довольно долго искали оружие, но рапиры полковника словно сквозь землю провалились. Начинало казаться, что князь нарочно спрятал их куда-то…

Переглядываемся мы этак, вдруг, словно по нашему зову, появляется Марцел с этими самыми рапирами под мышкой. Позднее я выяснил, что его позвала Китти. Бедняжечка проскользнула в библиотеку следом за Марцелом, бледная от волнения и заранее счастливая, ибо ни она, ни Марцел (точно так же, как и Сюзанн) ни на секунду не усомнились в том, чем кончится схватка. Думаю, эти дурачки воображали, что предстоит настоящая дуэль.

Мы встали вдоль стен, и князь развязал рапиры. Тут подал голос адвокат:

— Прежде, чем начать поединок, выслушайте, князь, наши условия: если вы потеряете десять очков, мы напялим на вас маску по нашему вкусу.

Согласен!

Начинайте!

После этой команды приятели наши изготовились к бою — и удары так и посыпались! Князь лишь легонько вращал кистью руки и не переставал болтать, обращаясь к Марцелу и Китти с наставлениями о том, какую следует принимать стойку, чтобы уклоняться от ударов. И за все время сам он ни разу не перешел в атаку, а только уклонялся да уклонялся.