Конец старых времен - [23]

Нам с мисс Эллен, недоступным беспочвенным мечтаниям, не нравилась такая зависимость Китти от полковника.

У нашей маленькой барышни, как вам известно, матушки не было, а хозяин по горло увяз в хлопотах об Отраде. И мы с шотландкой решили обратить внимание барышни Михаэлы на то, до какой степени Китти пренебрегает уроками. Я должен был преподавать Китти чешскую литературу, по мы так и застряли на первых страницах учебника. За то время, что князь пробыл у нас, мы не сдвинулись с места. У Китти всегда находилась какая-нибудь отговорка, и вечно на устах у нее был князь. Мне даже казалось порой, что меня считают глупцом, а это никому не по вкусу. Эллен была согласна со мной, и вот мы явились к старшей сестре Китти и высказали ей, что лежало у нас на сердце. Михаэла попросила нас пока удалиться и позвала Китти. Я слышал, как зов Михаэлы разнесся по коридору и как потом чертенок Китти бежала наверх, перепрыгивая через две ступени. Что они сказали друг другу? Боюсь, не очень-то многое, ибо; когда я вернулся с историей литературы под мышкой, они обнимались, как близнецы, над которыми сияет одна звезда. Я вошел, покашливая и хмыкая по-учительски. Это я делал, чтобы скрыть улыбку, в которой расплывалось мое лицо. Я сам чувствовал, что более, нежели успехи в науках, я все-таки ценю красоту, отметившую личики сестер. Ценю юность, которая толкала обеих к князю, оставляя мои книги нераскрытыми. И тогда я сказал себе: «Ну, Спера, пустили козла в огород! Ты ведь тоже слыхал, что, кроме мира книг, есть кое-что получше, хотя создатель и не вдохнул в твою душу такой жадности к жизни, чтобы ты мог соткать собственное приключение. Вечно будешь ты пережевывать биографии поэтов и, покрываясь гусиной кожей от наслаждения, следить прекрасные вёсны Рембо и испепеляющие страсти Манон Леско. Какая жалость! И какое коварство судьбы в том, что ты, отлично все понимая, все же настаиваешь, чтобы Китти подчинилась пристрастиям твоего извращенного духа и читала, как появился на свете романтизм, — в то время когда на небе сияет солнце! Взгляни — князь, пригнувшись к луке седла, скачет по аллее, а за ним мчится Марцел. Слышишь, как они смеются? Видишь, как ухватился юнец за развевающуюся лошадиную гриву, различаешь полоску голой кожи повыше стареньких башмаков? Видишь, как бесстыдно, во все горло, хохочет князь, как радость всадника передается коню? И что же — только за то, что Китти не отдает предпочтения твоему суесловию, ты заставил обеих барышень пережить неприятный часок? Ступай прочь, злодей, ступай куда подальше со своими ерами! Князь во сто крат лучший учитель, чем ты. Барышни, которых ты обеспокоил, быть может, для виду и признают твою правоту, но если бы ты мог коснуться их сердец, мог расслышать биение их крови, то понял бы, что ты — осел и учебники твои — ослиная чушь!»

Тем не менее (так уж водится на свете) я и моя ученица сели за книжки. Но толку от этого не было ни на грош.

Согласно закону, по которому люди высоко ставят достоинство, сообщаемое им должностью, подконюший жаловался на Марцела, как я на Китти. Он сказал, что с некоторых пор мальчишка сделался небрежен.

Вечно путается на кухне, вечно крутится около чужого барина и при первой возможности исчезает. И болтает-то все глупости, все какие-то дурацкие истории, а как надо что-нибудь сделать, ленивец смотрит волком.

Ну что же, — ответил хозяин, — раз он вам не годится, отошлите его — пусть помогает на скотном дворе.

Вот какая гроза разразилась над бедным Марцелом. Из рассыльного, который все же мог время от времени передохнуть и лакомый кусочек ухватить, он разом превратился в скотника. Что он мог поделать? Когда приказчик объявил Марцелу хозяйский приговор, мальчик и глазом не моргнул, собрал свои пожитки (а их у него не много накопилось) и пошел на новое место как ни в чем не бывало. Я смотрел ему вслед, не веря, что он так легко расстается с нами.

На следующий день я отправился узнать, как ему живется. В хлеву я его не нашел, зато обнаружил его имущество. Оно было увернуто в клеенку. Это было нечто новое, так как вчера он увязал все в старый платок. Я взвесил на руке заново упакованные вещички, и почудилось мне, что в этом незначительном и совершенно обычном обстоятельстве таится некая преднамеренность.

С того дня, как Марцела перевели на скотный двор, Китти стала пропадать чаще прежнего. Мы то и дело заставали ее около коровника. Марцел был теперь завален работой выше головы (ведь и взрослому-то дай бог за день управиться с кормежкой скотины) — и все-таки он как-то выкраивал время. И по-прежнему его постоянно где-то носило. Уже в десять часов утра он прибегал в замок, разыскивая князя, и расспрашивал о Китти. Я хотел выяснить, как он ухитряется успевать, ибо работа его и впрямь бывала вся переделана и старший скотник, настоящая гроза для подчиненных, не имел причин жаловаться. Сечка всегда нарезана, навоз вывезен, подстилка коровам сменена. «Прах меня побери, — думал я, — что за дьявольщина?» И знаете, что я открыл? Марцелу помогал Ваня! Возможно, ему приказал полковник, а может быть, гигант расшевелился и сам, потому что его очень часто охватывала тоска по животным.