Конец старой школы - [23]

Стояли мы очень долго и всё на вокзал смотрели, но никого не было. Только офицеры на лошадях проезжали то сюда, то туда.

Оскар Оскарыч послал Кирилла Кириллыча на конец шеренги. Кирилл Кириллыч пошел перед нами. Зубрила Жучков, подлиза, вдруг ему из строя, где разговаривать не полагается, говорит: «Здравствуйте, Кирилл Кириллыч!» А Кирилл Кириллыч мотнул головой и на ходу отвечает: «Здравствуйте!» Мы подумали, что он опять репетирует, и отвечаем хором: «Здравия желаем ваше императорское величество!» Напротив в шеренге засмеялись, а зато публика, которой не видно было Кирилла Кириллыча, бросилась на нас сзади и стала напирать, чтобы увидеть «императорское величество». Опять та же старуха вынырнула и спросила: «Где царь-батюшка?» Гришин показал на идущего Кирилла Кириллыча. Старуха опять сказала «охальники» и ушла куда-то. Тут подошел Оскар Оскарыч и сказал, что мы будем оставлены на час без обеда.

Вдруг проехал на паре полицмейстер. За ним жандармы на лошадях. Тут все зашептали: «Едет! Едет!» Очень много карет и ландо проехало, а в которой царь — неизвестно. Вдруг, видим, стоит в ландо наш губернатор. Помнишь, которого мы на Соборной площади видели? Стоит губернатор спиной к кучеру и честь кому-то отдает. Тут слышим, «ура» кричат. Мы тоже «ура», а ничего не видим. Вдруг белые лошади несутся. Лошади мне очень понравились — красивые, гладкие, блестящие, и ноги у них черным перевязаны. Хвосты коротенькие и пушистые. Потом, смотрю, кто-то белым платочком машет. Это царь. Царь мне тоже очень понравился, на мундире у него много медалей и орденов. Быстро проехали, да еще офицеры, которые вокруг, загородили. А Гришин совсем из-за этих офицеров царя не увидел, хотя теперь врет, что видел.

Ну, вот и все. Приходи, Антошка, в класс поскорее! Зовут ужинать, иду.

Хотел больше уже не писать, но вот напишу еще. А все-таки, Антошка, нам теперь в Реальном живется лучше, чем раньше. Сейчас за ужином папа рассказывал, как учился его отец, мой дедушка. Было это в 1850 году и позже; тогда, оказывается, в гимназиях драли розгами и линейками по рукам. Но пороли до пятого класса, а как в пятый перешел, нельзя было пороть. Зато при переходе из четвертого в пятый класс драли всех розгами поголовно, ни за что ни про что, — на всякий случай в будущем. Вот какие порядки были!

Дедушка рассказывал папе такой случай: одного ученика ежедневно пороли. Раз спустили с него штаны, а он оказался в панцире, то есть в сплошных кожаных трусиках. Сделал это ему его отец, который его жалел. И трусики были так ловко устроены: чтобы расстегнуть, у них была хитрая шнуровка и на конце замочек. А ключ, конечно, у ученика, в случае куда пойти. Учитель потребовал у ученика ключ, а тот не дал, говорит, дома забыл.

А потом вот еще какой случай. Был один ученик, очень большой и здоровый, а папа и мама у него были маленькие и худенькие. Они с ним справиться не могли. И они делали так. Утром его папа шел в свой кабинет и писал письмо, потом запечатывал и отдавал сыну: «На! Как придешь, передай господину директору». Сын, ничего не подозревая, шел в гимназию и передавал директору письмо. А в письме было написано, как мой папа говорит, вот что (я папу попросил два раза повторить):

«Многоуважаемый господин директор! Обладая хрупким телосложением и не имея физической возможности собственноручно посечь моего сына, который имеет нрав злой и дерзкий, припадаю к вашим стопам: не откажите в милости, распорядитесь, чтобы моего вышеозначенного сына высекли».

Вот как мне папа продиктовал. И говорит, ученика, конечно, секли, а он, дурак, до того был забит, что не знал, за что и кто ему эту свинью подложил. Я бы, если ко мне подступились, дал бы им всем по морде! Все-таки хорошо, что таких правил в Реальном уже нет. Теперь лучше.

Иду спать: уж поздно. Завтра опущу письмо. Приходи, Антошка, в класс поскорее.

До свидания. Миша Брусников.

* * *

Здорово! Пишу я тебе зря, так как послезавтра в Реальное податься собираюсь. Но все-таки напишу, а то, главное, еще забуду. Ты, Мишка, болван! Почему это, по-твоему, теперь лучше в Реальном? Потому что в Реальном не порют? Это верно. Но ведь, главное, дома-то нас дерут, наказывают, без обеда оставляют, за волосы да за уши таскают. Чего же лучше? Не важно, где это происходит! Пока тебе отец твой рассказывал, ты нюни распустил, ушами, главное, хлопал. А вот принеси твоему отцу балльник с колами да с двойками — он тебе пропишет не хуже! Забыл, что ли? Двоек давно не получал! Если бы было лучше, я бы сейчас дома сидел, а то вот, главное, тут болтаюсь. Я читал, что какой-то министр розги в гимназиях да в реальных отменил. А про дом, главное, он забыл! Что тогда, что теперь — из-под палки мы учимся! А ты говоришь, лучше — и нюни распустил!

Ну, пока. А. Телегин.

5. Журналы

Учебники листают дни, месяцы, годы.

Парта — привычные черно-желтые плоскости (не глядя сел, не глядя встал) — уходит. Уходит вместе с классом, программой, второгодниками.

Новая парта — старое сочетание новых черно-желтых плоскостей (ноги смешно болтаются под партой, локоть высоко, — прежде чем сесть, надо приглядеться).