Конец старой школы - [13]

Показал вчера до ужина, как только приехал из города папа. Папа кричал и стучал кулаком по столу. Когда увидел немецкий кол (переправленный на четыре), схватил меня за плечо и два раза ударил по затылку. Я заревел. На крик пришла из гостиной мама. Мама сказала, что по голове бить нельзя, — надо бить по мягкому, по…

Папа, я узнал, встретил на улице классного наставника, и он ему на меня наябедничал и про кол и про двойку. Папа не переставая все время сильно стучал:

— Колы получать да еще мошенничать, подлоги делать!

Потом папа громко кричал:

— Англичанка у нас дома живет, француженка на дом ходит. Что же, мерзавец, теперь еще немца приглашать?! Может быть, и арифметика звать?! За что я тогда деньги в Реальное плачу?

Тут папа опять ударил меня по затылку. Но мама сказала, что не надо по затылку, а надо по мягкому. Хорошо, что «ее» в комнате не было.

Когда все прошло и папа подписал балльник, он сказал, что сам поговорит с немцем и с арифметиком: почему по всем другим предметам мне ставят хорошие отметки, а по их плохие?

Но что потом было! Я почистил зубы, умылся, лег спать. Витька заснул быстро. Моя кровать около двери. Дверь заперта. А между створок ниже середины — щель. Чтобы она больше была, я долго ковырял ножичком. Закрывал на день хлебным мякишем.

Витька заснул быстро. Я подполз головой на середину кровати и отлепил мякиш… Мисс сидела против щелки и читала. Долго читала, я даже спать захотел. Но вот она отложила книгу и стала стелить постель. Я испугался: а вдруг она потушит свет! Мисс сняла платье и стала белая-белая. Сняла еще белое. На ней белые штаны, как у меня, но до колен и с кружевами. Зачем? Все равно никто под платьем не заметит!

Тут завозился Витька. Но я лег на подушку и нарочно притворился спящим. Лицу стало очень жарко, и захотелось пить… Витька сейчас же заснул. Я опять подполз к щелке…

* * *

Из дневника Антона Телегина

10 ноября

Выдали балльники. По немецкому кол. По истории и черчению двойки. По географии три с минусом. Остальное — живет. Что делать? Подтянуться, исправить в будущем колы и двойки я сумею. Но матери, главное, пятерки сейчас давай. Показать отцу, он не будет драться. Лучше все же показать матери. Но она ведь отцу скажет все равно…

Сегодня встретил Арсюшку Скосарева. Он был со своими ребятами из Городского. Он спросил меня: «Ваших выпустили?» Я говорю: «Выпустили, а зачем тебе?» Он говорит: «Крыть идем! Вчера ваши зеленые покоцали наших на Заячьей улице!» А я говорю ему: «Брось, Арсюшка, — может, это гимназисты!» А он отвечает: «Одна дрянь! Только известно, что реалисты. А ты что, господских сынков защищаешь?» Я ему говорю: «Я не защищаю, а только наших реалистов тут, главное, много — побьют тебя, Арсюшка, вместе с ребятами почем зря».

Они все-таки пошли. Вот Арсюшка Скосарев и другие с нашей улицы не любят, зачем я и Митька Пушаков в Реальном учимся, а не в Городском, как они. А я вовсе, главное, не задаюсь перед ними. А Митьку они хотели даже лупить — не признает городских. И надо ему всыпать — на задавайся! Не подлизывайся к Яшмарову.

11 ноября, вечером

Хотел показать отцу перед обедом. Но мать нашла у меня балльник под матрацем сама. Когда пришел отец с завода, она показала ему. Потом подскочила ко мне и начала балльником хлестать меня по щекам и кричала:

— Пастухом хочешь быть, босяком! Мы в лепешку разбиваемся, чтобы за тебя в Реальное платить!..

Я взял ее за руку и остановил. От этого она еще пуще. Схватила меня левой рукой за волосы. Я вырвался и убежал на улицу. Отец на меня смотрел и молчал. Лучше бы мать била меня без него. Я и объяснить ничего не мог отцу.

На улице решил, что не буду никогда нигде учиться, ни в Реальном, ни в Городском. Буду или шахтером, или знаменитым акробатом в цирке. Под землей, я читал, главное, очень интересно. Можно спасать людей от взрыва газа. Только вот темно и мокро. Знаменитым акробатом лучше, главное — светлей. Все будут мне завидовать и удивляться, а я буду ломаться на проволоке.

Отец выбежал раздетый на улицу и сказал:

— Простудишься, иди обедать.

Я пошел. Мать хотела опять кричать, но отец запретил ей. После каши отец пошел к себе за перегородку и велел туда же мне идти. Одел очки и долго читал балльник. Спросил, главное, почему и как это случилось. Я объяснил. Отец подписывался очень долго, на каждую букву макал ручку и каждую букву отдельно — я и то быстрее подписываюсь. Когда кончил, посмотрел, все ли буквы написал. Отдал балльник мне и сказал:

— Учись лучше — нам образованные нужны.

Я подумал, кому это «нам»? Отцу с матерью, что ли? А отец у меня, между прочим, хороший.

Вот и всё. Как легко и весело теперь! А сколько страху было. Хорошо бы, если бы царь велел сжечь все балльники! И чтобы, главное, не смотреть: пятерки там или колы — все сжечь.

9. Теплая ложка

Кончается урок закона божьего. Полный, с пышными рыжими волосами батюшка медленно ходит перед партами. Поверх его широкой, коричневой рясы висит на груди большой, тяжелый серебряный крест. По кресту от рыжих волос проходят, мигают желтые блики. Так в свежих сумерках желтеет в угасающем небе крест колокольни.