Конец сказки - [16]

Не будь схватка потешной – лежать бы давно воеводе бездыханным.

Княжичу было весело. Босой, в одной только рубахе, он раскраснелся, разгорячился. Внимания не обращал, что вокруг еще зима вообще-то. Плясал вокруг воеводы, как оглашенный. И удивительно для самого себя быстро выбил из его рук деревяшку.

– Сдавайся, дядька Самсон! – радостно крикнул Иван.

– Да сдаюсь я, сдаюсь, – проворчал воевода, утирая потную лысину. – Вымахал же, сохатый…

Яромир смотрел на это с усмешкой, жуя пожухлую соломину. Самсон, встряхнув плечами и подобрав меч, предложил размяться и ему.

– Воевода, тебе мало бока намяли, что ли? – лениво спросил Яромир.

– А ты борзоту-то поумерь, – прищурился Самсон. – Разбрехался тут, пес. Сначала сразимся, а там уж и увидим, кому бока намнут.

– Не, воевода, благодарствую, – отказался оборотень. – Я из детских забав-то уже вырос. Палками махать – это не по мне.

– Да ладно тебе, дружка, что худого-то? – укорил его Самсон. – Потешиться, кровь разогнать!

– И то, Яромир! – присоединился Иван. – Коль с мечом не хочешь, давай поборемся, аль на кулачках!..

– А давай лучше я буду тебе вот эту самую палку кидать, а ты за ней бегать, да в зубах приносить? – предложил Яромир.

– А давай!.. – загорелись глаза младого княжича.

– Дружка, ты Ваньку-то не дразни, – укоризненно сказал Самсон. – Стыдно должно быть. Глумишься над ю… ношей.

– А он что, глумится?.. – растерялся Иван. – Это ты смеешься надо мной опять, Яромир?! А ты не очумел, над княжеским сыном потешаться?! А вот я сейчас как прикажу воеводе, да как кликну гридней, да как посадят тебя в острог, да на хлеб и воду!..

– Нишкни! – дал ему оплеуху Самсон. – Не заговаривайся, чадо-бестолочь! Самого сейчас на хлеб и воду посажу!

Иван обиженно запыхтел. Вот и всегда так. Не уважает его здесь никто. Не слушается. Никакого почтения к младшему Берендеичу, тоже потомку Рюриковичей.

Возможно, княжич таки ввязался бы с Яромиром либо Самсоном в драку, и на сей раз не шутейную, да помешал колокольный звон. Мелодичный благовест оповещал о начале молебна в честь собственно как раз его, Ивана. На этакое дело он опаздывать никак не хотел, а потому бросил деревяшку, накинул кафтан и принялся обуваться.

Намотав онучи и натянув лапти, Иван тут же помянул черта, стянул лапти и принялся перематывать онучи заново. Княжич привык носить их с сапогами и каждый раз забывал подвязать оборами. А без обор-то онучи при лаптях сползают.

– Неподобна мне такая обувка! – капризно воскликнул он, завязав последний узелок. – Что я за княжеский отпрыск, коли в лаптях разгуливаю, точно смерд?! Сегодня же схожу на торг, да новые сапожки присмотрю! И получше прежних!

– Смотри только, чтоб сызнова не объегорили, – хмыкнул Яромир, тоже неохотно суя ноги в сапоги. – А то хочешь, мои возьми. Хорошие.

– Не, это Глебушка тебе подарил, – отказался Иван. – Негоже подарки-то передаривать.

– Да мне-то они ни к чему. Спасибо твоему брату, конечно, но мне от них только лишнее неудобство. Снимай, снова надевай, опять снимай… При каждом… – Яромир покосился на воеводу, – …разе, как спать ложусь.

– Эка ты, дружка, ленивый-то, – насмешливо сказал Самсон. – Уже и сапоги ему в тяготу переобуть. Это Ваня у нас, было дело, в детстве в сапогах затеял спать – чтоб, мол, не возиться лишний раз поутру. Но он известное дело, у него вечно изобретения в голове. А ты-то чего?

– Ну так, – пожал плечами Яромир. – Не люблю я их. Так что, берешь?

– Да я бы взял, только у меня ноги больше, – с сожалением ответил Иван. – Эвона насколько ступня длиннее. Все пальцы я в твоих сапогах раскровеню.

– Ну так ты их отрежь, – ехидно предложил Яромир. – И нормально уместятся.

– А точно же!.. – обрадовался Иван.

– Э-э, Вань, это я шуткую, ты не вздумай! – поспешил предостеречь Яромир.

Нет, конечно, отрезать себе пальцы на ногах, чтоб только сапоги суметь натянуть – такого даже Иван-Дурак не сделает. Но… а вдруг?

Если надо какую дикость сотворить – так он мастер известный.

На молебен Иван с Яромиром припоздали. И все из-за этой канители с обувью. Владыка архиерей даже зыркнул на них недобро, но укорять не стал. Занят был служением божественным.

День стоял чудесный. Вёдро, небо ясное, а уж теплынь – так совсем не лютеньская. На крышах снег таять начал, такая оттепель приключилась. Недаром вчера перед закатом солнце-то выглянуло – видно, совсем зиме конец пришел, весна подступает.

Народу собралось столько, что в церкви все не вместились. Отец Онуфрий читал канон прямо на чистом воздухе, вздымая и опуская икону Николы Чудотворца. Каждого он благословил, за каждого вознес молитву. Его зычный голос разносился над крышами, божьи словеса впечатывались в уши.

О Кащеевой смерти Онуфрий ничего не сказал. Незачем зря людей баламутить. Просто изрек, что вот, совершил княжич Иванушка путешествие за море, славные дела содеял, достойно представил Тиборск в далеких краях.

И вернулся благополучно, что тоже немаловажно.

Яромира он тоже упомянул, но больше для порядку. Мол, был с ним и верный человек именем Яромир. Сопровождал, помогал, от опасностей берег. Спасибо и ему.

Изрекши это, архиерей сделал скорбное лицо и окропил оборотня святой водой. Яромир поморщился, точно от плевка, и утер мокрую щеку.