Конец пути - [33]

— Да, сэр.

— Зачем вы это сказали? — спросил Доктор.

— Что я сказал?

— «Да, сэр». Зачем вы сказали: «Да, сэр»?

— Хм… я просто признал все то, что вы сказали.

— Признали правоту мною сказанного или же просто сам факт, что я это все сказал?

— Мм-да, — я замешкался, засуетился. — Я не знаю, сэр.

— Вы не знаете, сказать ли вам, что вы признаете правоту мною сказанного, тогда как в действительности вы ее не признаете, или сказать, что вы признаете сам факт некоего сообщения, рискуя обидеть меня подозрением, что вы не согласны со сказанным. А?

— Н-ну, я согласен отчасти, — нашелся я.

— С которыми частями вы согласны? С какими положениями?

— Я не знаю, вероятнее всего… — я торопливо обыскал все закоулки памяти, пытаясь вспомнить хотя бы одну фразу. Он с минуту понаблюдал, спокойно и холодно, за тем, как я барахтаюсь, и продолжил свой монолог так, будто никакой паузы и в помине не было.

— Агапотерапия — терапия, основанная на чувстве привязанности, — зачастую показана пациентам старшего возраста, — сказал он. — Одним из наиболее действенных стимулов для восстановления двигательных способностей является в подобных случаях привязанность к конкретной фигуре, к лечащему врачу или к кому-нибудь из администрации. Это позволяет им сосредоточить внимание. По сей причине я время от времени меняю дислокацию, даже если со всех других точек зрения это и не обязательно. Когда они принимают решение следовать за мной, им это идет на пользу. Агапотерапия — лишь одна из множества иных возможных терапевтических техник, как планомерных, так и симультанных, которые я применяю к моим пациентам. И вам не найти двух пациентов, которые проходили бы один и тот же курс, потому что не бывает двух одинаковым образом парализованных людей. Авторы учебников по медицине, — добавил он с ноткой презрения в голосе, — как, впрочем, и все мы, выходят на уровень обобщений за счет игнорирования частностей. Они полагают, что можно вылечить от паралича, прочитав учебник и выучив правила — как будто все больные парализованы исключительно в соответствии с правилами. Не существует такой вещи, как паралич, Джейкоб. Есть только парализованный Джейкоб Хорнер. И я не лечу паралич: я выстраиваю систему терапевтических техник, дабы ремобилизовать конкретного Джона Икс или Джейкоба Хорнера, если уж таковой подвернулся под руку. Поэтому я и не стал вас слушать, когда вы пытались мне объяснить, что вовсе не парализованы — наподобие тех людей, что сидят сейчас у крыльца. Я не буду лечить ваш паралич; я буду лечить парализованного Джейкоба Хорнера. И пожалуйста, не говорите: «Да, сэр».

Желание поддакнуть есть вещь почти необоримая, но я таки сумел смолчать и даже не кивнуть в ответ.

— У вас, мне кажется, даже не одна проблема, а несколько. Рискну предположить, что вы и понятия не имеете о количестве зрительских мест на Кливлендском муниципальном стадионе, а, что скажете?

— Что?

Доктор даже не улыбнулся.

— Вам показалось, что мой вопрос абсурден, хотя у вас нет никаких оснований для такой оценки, как, впрочем, и для противоположной, — но вы меня, судя по всему, прекрасно слышали и поняли вопрос. Возможно, вы просто хотите оттянуть момент, когда я окончательно удостоверюсь, что вы не знаете, какова вместимость Кливлендского муниципального стадиона, поскольку ваше тщеславие будет задето в том случае, если вопрос не является абсурдным, и даже в том случае, если он таковым является. Совершенно не важно, Джейкоб Хорнер, абсурден мой вопрос или нет: это вопрос, заданный вам вашим доктором. Итак, существуют ли какие-нибудь веские причины, по которым Кливлендский стадион не мог бы вместить пятьдесят семь тысяч четыреста восемьдесят восемь человек?

— Я таковых не вижу, — ухмыльнулся я.

— И не притворяйтесь, что вам весело. Конечно, их нет и быть не может. А есть такие, по которым он не может вмещать восемьдесят восемь тысяч четыреста семьдесят пять человек?

— Нет, сэр.

— Естественно. И до тех пор, покуда речь идет о Разуме, его — стадиона — вместимость может быть едва ли не любой. Логика ни при каких обстоятельствах не даст вам ответа на мой вопрос. Дать его может исключительно Познание Мира. Нет таких непреложных причин, по которым Кливлендский стадион должен вмещать ровно семьдесят семь тысяч семьсот человек, однако так уж вышло, что именно столько он и вмещает. Нет, по здравом размышлении, никаких причин, по которым Италия не могла бы иметь очертаний, ну, скажем, сосиски, а не сапога, но, опять же, так получилось. Мир есть все то, о чем идет речь, а то, о чем идет речь, не есть предмет логики. Если вы просто не знаете, сколько народу может усесться на Кливлендском муниципальном стадионе, у вас нет никаких достаточно веских резонов предпочесть одно число другому, даже если допустить, что у вас вообще есть возможность выбора — понимаете? Но если Познание Мира снабдило вас необходимой информацией, вы будете вполне в состоянии сказать: «Семьдесят семь тысяч семьсот» — и точка. Проблема выбора не стоит.

— И все-таки, — сказал я, — все равно придется выбирать, отвечать тебе вообще или нет, и отвечать ли правду, даже если ты знаешь правильный ответ, да?