Конец ордынского ига - [53]

Г. Карпов считал недостоверными именно те летописные известия, на которых позднейшие историки основывали свои выводы о нерешительности или даже трусости Ивана III. Перу «враждебного летописца» принадлежали сведения и о вторичном возвращении великого князя в Москву, и о его приказе войску отступить от р. Угры, и о восстании горожан в Москве, и т. д. «Послание» архиепископа Вассиана Г. Карпов считал явно тенденциозным и добавлял, что оно составлялось с определенной политической целью — дискредитировать великого князя. Послание, «если только оно не подделка, давало основу написать рассказ о нашествии Ахмата и подшутить над Иваном III так, чтобы потомки не очень-то благоговели перед первым русским государем».

«Враждебная версия» была вставлена «в летопись очень ловко, хотя и может броситься в глаза то, что официальный рассказ сокращен и находится перед посланием Вассиана. В нем уже рассказано, что Иван III находится в Кременце, а потом следует послание, и после него вдруг начинаются подробности о том, как Иван Васильевич въезжал в Москву и т. д.», т. е. ситуация нереальная.

Причины фальсификации событий Г. Карпов видел в оппозиции феодальной знати политике централизации, которую последовательно проводил великий князь Иван III. «Когда государственный порядок коснулся и интересов князей, то в это время, в минуту раздумья, они захотели взять себе всю славу знаменитых дел и указать потомству, что руководитель народа не так уж велик, как можно судить по его делам, случившимся при нем»[220].

А. Е. Пресняков, который специально подчеркивал важность для историка «фактической основы событий 1480 г.», вообще пришел к выводу, что в данном случае «состояние источников не дает возможности восстановить ее во всех подробностях, ясно и убедительно». Он также обратил внимание на тенденциозность и недостоверность церковной версии, которая придавала летописным рассказам «фальшивую окраску». Ссылаясь на работу польского историка Папэ, А. Е. Пресняков утверждал, что Вассиан и его окружение «с преувеличенной риторикой требовали битвы в самый неподходящий момент, а затем по-своему окрасили изложение всей этой истории»[221].

К. В. Базилевич тоже отмечал тенденциозность и противоречивость летописных рассказов о событиях 1480 г., а Софийскую II летопись, на которую чаще всего ссылались «критики» Ивана III, попросту квалифицировал, как «ненадежный и недостоверный источник»[222].

Обстоятельный анализ всей суммы летописного материала был сделан П. Н. Павловым. Он считает, что Софийская II летопись — «откровенно враждебный по отношению к великокняжеской власти рассказ», составленный, видимо, в Ростове и отражавший позицию церковной верхушки (митрополит Геронтий, архиепископ Вассиан и их окружение). «Примыкают к этой враждебной версии и рассказы Типографской, Ермолинской, Воскресенской летописей, хотя в них нет прямых выпадов против Ивана III». Даже в официальные летописи — Московский летописный свод конца XV в., Никоновскую и Симеоновскую летописи — вошла «новая редакция этого рассказа, несколько приспособившая его для нужд официального летописания»; «официальная редакция несколько сгладила тенденциозность ростовского рассказа». Рассказ Вологодско-Пермской летописи, который «содержит много интересных подробностей, показывающих хорошую осведомленность его автора, и написан без полемического задора», тоже проникнут, по мнению автора, «явным сочувствием к московской оппозиционной группе и даже к мятежным князьям». П. Н. Павлов полагает, что подлинный «официальный рассказ великокняжеского летописания мог быть уничтожен, как было уничтожено немало ценных документов в истории любой страны»[223].

Трудно судить, насколько справедливо это предположение, но то, что летописные известия о событиях 1480 г. крайне тенденциозны и противоречивы, не вызывает сомнений, как не вызывает сомнений и явно враждебная по отношению к Ивану III окраска многих летописных рассказов. Наличие противоречивых летописных версий о роли Ивана III в событиях 1480 г. признавал и Л. В. Черепнин.

Таким образом, правильно оценить деятельность Ивана III, опираясь только на свидетельства летописей, порой трудно из-за тенденциозности многих из них в подходе к этому вопросу. Однако и здесь дело не представляется совсем уж безнадежным. Разрозненные и фрагментарные свидетельства источников, в том числе иностранных, дают представление о личности великого князя и об его оценке современниками и ближайшими потомками. Наконец, можно осмыслить личность Ивана III через призму исторических результатов его деятельности. А эти результаты огромны.

Глава 12. Военный деятель эпохи образования Российского государства

По летописям известны два прозвища Ивана III — «Грозный» и «Великий», что очень знаменательно. Прозвища, которые добавлялись к княжеским именам, никогда не были случайными в русской истории. Почетным прозвищем «Невский» отмечены ратные доблести великого владимирского князя Александра Ярославича; за то же назван «Донским» его потомок, великий князь Дмитрий Иванович, победитель Мамая в Куликовской битве на Дону 1380 г. Прозвище «Калита» неплохо раскрывало сущность политики московского князя Ивана Даниловича. Ярославский князь Федор, ордынский «прислужник», был заклеймен в летописях прозвищем «Черный», а ничем не примечательного и нерешительного костромского князя Василия летописцы презрительно называли «Квашней».