Конец одиночества - [72]

Но в ее саморазрушающемся теле все еще жил сильный дух. После нескольких дней отчаяния Альва приняла решение мужественно встретить смерть. Я не понимал, откуда у нее взялись силы, ведь она уже почти не вставала и все больше времени проводила в полусне под воздействием морфия. Но когда она просыпалась, эта сила вновь разгоралась.

Альву перевели на отделение паллиативного лечения. Тут были уже не монотонно белые стены, а почти по-домашнему уютная комната с паркетным полом, акварелями на стенах и красным креслом из искусственной кожи. С утра до вечера я сидел в нем возле ее кровати. Использовал каждую секунду, когда она могла разговаривать, и хотел похитить у оставшегося нам времени как можно больше последних воспоминаний. Иногда во время этих разговоров я, под влиянием нахлынувших мыслей о предстоящей утрате, терял самообладание, и тогда она улыбалась мне, хоть уже и не прежней своей улыбкой, и говорила, чтобы я взял себя в руки: «Иначе что подумает о тебе смерть?» Альва всегда держалась так, словно смерть присутствует здесь, среди нас.

– Можешь спокойно говорить все, что думаешь, – говорила она. – У меня перед ней нет секретов.

Труднее всего Альва переживала первую половину дня, когда она молча и неподвижно лежала в постели, не в состоянии вести со мной беседу.

– Во сне все исчезает, – говорила она еле слышно. – И когда просыпаюсь, то каждый день должна заново узнавать, что скоро умру. А потом, ночью, все равно опять об этом забываю.

От слабости и усталости она была не в силах читать, ее книги по философии так и лежали теперь на столе нетронутыми. Вместо них я читал ей отрывки из романов, а случалось, и стихи. Ее любимым было стихотворение Рильке, которое я помнил уже наизусть:

Царица-смерть

Над нами властна.

Когда ликует жизнь вокруг,

В своей душе

Ее рыданья

Расслышишь вдруг.

Но больше всего она любила, когда я читал ей куски из моих собственных историй – отрывки из двух новелл книги Романова. О человеке, который в своих снах жил второй, иной жизнью. И о том человеке, который прожил всю жизнь одиноко из-за того, что обкрадывал людей, отнимая у них время, и потому так и не встретил никого, кто захотел бы отказаться от долгой жизни ради короткой с ним.

– Твоего романа я в этой жизни, к сожалению, уже не смогу прочитать, – сказала Альва во время одной из наших последних долгих бесед.

Под влиянием увеличенной дозы морфия она бывала сонной, мысли ее путались, и настоящего разговора не выходило, но однажды я застал ее в ясном сознании.

– Есть столько всего, что я хотела бы еще сделать. Столько мест, которые хотела бы повидать. – Она взглянула на меня. – Ты все обещал приготовить для меня угощение.

– Я часто для тебя готовил.

– Но угощения, как собирался тогда, в школе, – ни разу.

Я вынужден был признать ее правоту.

– А наши малыши! – сказала она. – Я бы хотела видеть, как они растут. Мне бы так хотелось поговорить с Луизой, когда она достигнет переходного возраста и у нее появятся трудные вопросы. Или когда у Винсента случится первая любовь. – Она взяла меня за руку. – Теперь тебе придется взять это на себя.

В последние недели перед этим разговором я уговаривал себя, что как-нибудь с этим справлюсь, однако тут из меня вдруг вырвалось подавленное отчаяние и злость. Я встал и заходил по комнате.

– Но я ничего этого не сумею, – произнес я вслух. – Я же не могу тебя заменить. ВЕДЬ Я К ЭТОМУ ЕЩЕ СОВЕРШЕННО НЕ ГОТОВ.

– Ты просто потрясающий отец.

– Но только потому, что у меня есть ты. Ведь это же ты их воспитывала, все главное делала ты. Я с ними только играл. Я же просто не готов один их воспитывать. Дети уже сейчас меня не слушаются. Когда я вхожу в роль отца, они мне не верят.

Альва устало покачала головой:

– Ты будешь расти вместе с ними, я знаю. Когда ты им понадобишься, ты будешь готов.

– Я же не хочу, чтобы они вели такую жизнь, какая раньше была у меня.

Я обессиленно сел на стул и нервно закачал ногой.

Она сохраняла спокойствие.

– Я понимаю. Но в моем представлении ты – не веселый шутник, каким держишься с детьми, а тот серьезный человек, каким всегда был. А твои брат и сестра тебя в этом поддержат.

– Она в Индии, – сказал я, все еще не веря в то, что она говорила.

– А я и не знала.

– Три дня назад она уволилась с работы и сразу умотала в Мумбаи, вместо того чтобы помогать здесь. Она, как всегда, смылась.

В первый миг Альва растерялась, не находя ответа.

– Все равно, – сказала она наконец. – Я не вижу для них отца лучше тебя. В этом вопросе ты должен сейчас поверить мне больше, чем самому себе.

Я сел рядом с ее кроватью.

– Хорошо, – согласился я тихо.

И снова ее рука в моей.

– Тебе страшно? – спросил я.

– Иногда. Когда я вдруг в очередной раз пытаюсь представить, как это – умереть. Но теперь у меня получается, и я чувствую себя хорошо. Когда-то это должно было случиться.

Я кивнул. Наш разговор был как бег наперегонки, оба хотели еще что-то добавить.

– У нас было всего восемь лет, – сказал я. – Всего восемь лет вместе. Мы столько времени растратили зря.

– Я тоже часто об этом думала.

Альва с трудом привстала и посмотрела на меня:

– Жюль, ты помнишь наш последний разговор в школе?