Конец моды. Одежда и костюм в эпоху глобализации - [35]
Показателен случай актрисы Рене Зеллвегер (ил. 8 во вклейке) – в октябре 2014 года она впервые появилась на публике с неузнаваемым лицом. Пресса сразу отметила, что ее новый облик – результат нескольких пластических операций, наиболее значительной из которых, возможно, являлась блефаропластика (операция на веках). Предположительно изменив свою внешность, Рене Зеллвегер влилась в ряды голливудских «Барби». А ведь в свое время она запомнилась в своей самой успешной роли Бриджит Джонс не в последнюю очередь благодаря непохожести на других звезд. Неудивительно, что подавляющее большинство зрителей восприняли перемены во внешности Рене резко отрицательно. Многие требовали от нее признаться в сделанной операции. Ей предстояло потерять ряд перспективных ролей. Однако сама Рене Зеллвегер написала заметку, опубликованную в Huffington Post, в которой дала отповедь своим критикам и назвала обсуждение своей внешности унизительным. Она подчеркнула:
Хотя это никого не касается, у меня вовсе не было намерения менять свою внешность и делать операцию на глазах. Сам факт едва ли может иметь для кого-то значение, но уже то, что подобная возможность стала предметом обсуждения среди уважаемых журналистов и темой для разговоров в обществе, к сожалению, показывает, какая неразбериха царит в новостных и развлекательных СМИ и насколько публика зациклена на внешнем133.
В случае Рене Зеллвегер даже после ее статьи у многих зрителей останутся сомнения. Как пишет Лючиана Угрина:
Преобладание в СМИ о жизни знаменитостей фотографий, на которых изображены люди, сделавшие пластику, равно как и все большая сомнительность этих снимков, показывает, что фото после пластических операций порождают множество смыслов, не всегда соотносимых с устойчивыми и предсказуемыми моделями «до» и «после»134.
Большинство зрителей неблагоприятно воспринимают пластические операции звезд по двум причинам. Первая – привычка к узнаваемому облику известных актрис. Меняя образ, они обманывают устоявшиеся ожидания, нарушают комфортную предсказуемость. Многие зрители наверняка полюбили их именно за определенный тип внешности, любое покушение на которую воспринимается как нарушение сложившихся отношений кумира и публики, разрыв негласного социального контракта. Пластическая операция трактуется как подделка, подмена старого «настоящего» облика новым, поддельным: вместо лица предлагается «личина». Это еще один повод для подозрений, по аналогии с искусственной красотой, достигнутой благодаря косметике и прочим уловкам.
Вторая причина сложнее: если брать консервативно-религиозный сегмент зрительской аудитории, то с точки зрения традиционалистского мировосприятия при пластической операции нарушается целостность тела, искажается изначальный образ человека. Христиане, опираясь на Библию, полагают, что человек создан по образу и подобию Божьему и оттого изменение внешности может трактоваться как потеря духовной целостности, препятствующая возрождению души после смерти. Следуя той же логике рассуждений, консервативные критики и религиозные фундаменталисты частенько недолюбливают авангард в искусстве.
Следует отметить, что и сфера пластической хирургии несвободна от капризов моды. По словам Бора Стенвика,
«Носы Даймонда» вышли из моды и их сменили «носы Розенберга» (названные так в честь пластических хирургов, разработавших эти модели носа). Человеческое лицо стало объектом моды. Если прежде в моде были лица худые и подтянутые, то последняя новинка – так называемое «новое новое лицо» (the new new face) – обладает более детскими чертами, что требует больших усилий со стороны пластических хирургов. Сейчас они не ограничиваются обычной подтяжкой лица: лицевые мышцы необходимо слегка поднять вверх и создать заново контур, чтобы лицо слегка напоминало детское135.
Влияние моды в пластической хирургии вносит элемент неразрешимости, указывая на изменчивость канонов красоты даже в этой сфере. Пластические операции, как и ретуширование фотографий, вызывают сомнения и способствуют размыванию идентичности (особенно когда факт пластической операции отрицается). Однако различие здесь в том, что в данном случае речь идет уже не о репрезентации, а собственно о человеческом теле136, точнее, о телесности, которая традиционно считалась оплотом подлинности, изначальности, истины.
Здесь можно провести аналогию с судьбой произведения искусства в эпоху технической воспроизводимости: по мысли Вальтера Беньямина, репродукция выводит уникальное творение из лона традиции, оно утрачивает свою подлинность и свою ауру, из‐за чего меняется и структура чувственного восприятия137. В этой новой структуре восприятия стандартные лица, объекты массовой репродукции, также утрачивают свою индивидуальную ауру, становясь частью привычного постмодернистского визуального пейзажа138. Как правило, в результате пластической операции лица становятся более унифицированными, теряя индивидуальность, поскольку воспроизводится модный на данный момент эталон красоты.
Другая сфера, где наиболее часто высказываются сомнения в телесной подлинности, – отношение к трансгендерным моделям. Современным андрогинам нередко приходится доказывать, что они – не подделка. В моде андрогинность периодически проявлялась и раньше – достаточно вспомнить типаж la Gаrçonne 1920‐х годов или Марлен Дитрих, обожавшую брючные костюмы. Среди знаменитостей последних десятилетий яркие примеры андрогинности – Дэвид Боуи, Тильда Суинтон, Энни Леннокс
