Конец мелкого человека - [16]
— Андреич… — сухо поправил Лихарев, недоброжелательно косясь на граммофон.
— Разве Андреичем? А мне Иван Павлыч так сказал, что Иванычем… извините, — кромулинские уши загорелись красным, а сам он заискивающе и виновато заглянул в глаза Федора Андреича. — Я ваши книжки читал, очень вас за них уважаю, и вот о чем сказать хотел вам… об этом вот…
— О чем же таком именно… об этом? — раздражаясь его суетливостью, спросил Лихарев.
— А вот о чем, — начал Кромулин, пытаясь выбирать слова пожестче и попроще, чтоб не так ему, Кромулину, стыдно было; таилось в нем нечто готовое в любую минуту распуститься неутешными ребячьими слезами. — Вы… прошлый раз, когда вон там сидели… вы подумали… подумали, что я дрянь, что я даже…
— Позвольте, да откуда же вы взяли? — недоуменно выпячивая нижнюю губу, попытался остановить кромулинский наскок Федор Андреич.
— Да-да, я знаю, вы не отнекивайтесь, — поэт задвигал носом, а руки его стали еще подвижнее. — Вы в прошлый раз Сиволапу говорили, что я не чувствую России, не понимаю…
— Положим… — терпеливо ждал Лихарев.
— А я вам хочу сказать, что я не дрянь, потому что я ее понимаю… чувствую… — с дрожанием в голосе закончил Кромулин. — А я не могу даже жить, когда знаю, что обо мне кто-нибудь плохое думает…
— Ну и слава богу, — вторично попробовал отвязаться от навязчивого молодого человека Федор Андреич. — Ее, Россию-то, главным образом и нужно понимать… а еще того лучше — понимать и молчать о ней. Молчание наилучший разговор-с!
— Зачем же вы презираете меня? — вспыхнул Кромулин. — Позвольте… я вам сейчас стихи прочту, я для вас нарочно и писал… Вы тогда увидите всего меня, увидите!
— Ну, что ж, спасибо… Только вы напрасно беспокоились, я ведь в стихах… не особенно. — Лихарев пожалел его и потому согласился. — Ладно, читайте уж.
— Ничего, у меня понятные! Я только что написал их… не отшлифовал еще как следует. Называются они: Тебе, Россия.
Лихарев переспросил, с усталости закрывая глаза:
— Как, как называются?
— Тебе, Россия! — Ответив так, Кромулин подвинулся к Лихареву поближе, кинул досадливый взгляд на Сиволапа, который жевал собственный ус, прислушиваясь, и начал нараспев, по моде тех лет, читать в лихаревское ухо:
— Я тут рифму пока не подобрал… но самый смысл-то — вы понимаете? — смутясь, заговорил Кромулин.
— Ну-ну, читайте же дальше! — Федор Андреич яростно покрутил головой.
Кромулин продолжал окрепшим и бодрым голосом:
— Все? — спросил Федор Андреич, когда Кромулин затих и щурил глаза на сиволаповский валенок, притопывавший, словно кого-нибудь давил. — Что ж, стихи у вас ладные вышли, — хотя ветровая грудь мне не шибко нравится. А во-вторых, вы что ж, под Гималаями Китай, что ли, подразумеваете?.. Китайцы — темка, большого размышления достойная!..
— Нет… это в поэтическом смысле, — увильнул, ужасно багровея, Кромулин.
— Угу, та-ак… — со вздохом протянул Федор Андреич. — у вас что, чахотка, что ли?..
— Да, у меня оба затронуты… а вы как об этом догадались? — Кромулин, сутулясь, робко поднял на Лихарева голубоватые, цвета линялого ситца, приговор ожидающие глаза.
— Оно и по стишкам видно! — не выдержав, вмешался Сиволап и подошел ближе. — Вы, молодой человек, по России… — он поправил выглядывавшее из кармашка пенсне, словно собирался в рукопашную, — не убивайтесь! У вас Россия не в сердце, а на языке. Вы б пописывали про напрасную любовь, и безвредно и жалобно, куда вам! Уж больно всем вам хочется, чтоб прежде вас умерла, а она назло тебе возьмет да и выживет. Ведь непременно хочешь, — настойчиво продолжал Сиволап, хотя Кромулин только одного хотел, чтоб отодвинулась от него эта липкая, грузная гора человечины, — хочешь, чтоб унизилась паче меры! А когда унизится — сядешь, возьмешь лиру и восплачешь… — взъярился Сиволап. — В тебе сердце такое, что в наперсток влезет, крохотное!.. И кабы пришли да вспороли всех нас, мужиков и баб, просвещенные усмирители, ты бы ожил тогда!..
— Бросьте, нехорошо вы говорите, — поморщился Лихарев и задвигался на стуле.
— Да нет, чего уж там… А ты тайгу нашу знаешь?.. ты видел ее, тайгу?.. — перекрикивая граммофон, щетинился Сиволап.
— А вы, господин, вы в Чеке не служите? — мелко дрожа и с сощуренными глазами прошипел Кромулин, порываясь вскочить на обидчика.
— Я? Эх ты, бычок несуразный… Михрютка… — совсем запьянев пафосом, грохотал Сиволап шатающемуся Кромулину. — Ты поди сам голыми-то руками поля пахать, — вот тогда и пой…
— А ты сам пашешь? — напряженно улыбаясь, спросил через всю комнату слушавший все это Елков.
— Что ж, кабы не возраст поганый да сердце, может, и впрягся бы… — издалека откуда-то откликнулся Сиволап. — Впрочем, пока еще есть время впереди…
— Вот как холку-то пособьют тебе, приползай лечиться тогда! — как-то звеняще кинул Елков.
Леонид Леонов — один из выдающихся русских писателей, действительный член Академии паук СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской премии. Романы «Соть», «Скутаревский», «Русский лес», «Дорога на океан» вошли в золотой фонд русской литературы. Роман «Вор» написан в 1927 году, в новой редакции Л. Леонона роман появился в 1959 году. В психологическом романе «Вор», воссоздана атмосфера нэпа, облик московской окраины 20-х годов, показан быт мещанства, уголовников, циркачей. Повествуя о судьбе бывшего красного командира Дмитрия Векшина, писатель ставит многие важные проблемы пореволюционной русской жизни.
Леонид Максимович Леонов за выдающиеся заслуги в развитии советской литературы и создание художественных произведений социалистического реализма, получивших общенародное признание, удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда.Роман Леонида Леонова “Русский лес” — итог многолетних творческих исканий писателя, наиболее полное выражение его нравственных и эстетических идеалов.Сложная научно-хозяйственная проблема лесопользования — основа сюжета романа, а лес — его всеобъемлющий герой. Большой интерес к роману ученых и практиков-лесоводов показал, насколько жизненно важным был поставленный писателем вопрос, как вовремя он прозвучал и сколь многих задел за живое.Деятельность основного героя романа, ученого-лесовода Ивана Вихрова, выращивающего деревья, позволяет писателю раскрыть полноту жизни человека социалистического общества, жизни, насыщенной трудом и большими идеалами.Образ Грацианского, человека с темным прошлым, карьериста, прямого антагониста нравственных идеалов, декларированных в романе и воплотившихся в семье Вихровых, — большая творческая удача талантливого мастера слова.
«Соть» – один из лучших романов, посвященных теме социалистической индустриализации. Это роман тематически насыщенный и многоплановый. М. Горький отмечал, что «Соть» написана «вкуснейшим, крепким, ясным русским языком, именно – ясным, слова у Леонова светятся».
Повесть «Унтиловск» написана Л. М. Леоновым в 1925 году. Позже Леонид Максимович переработал ее в пьесу, поставленную МХАТом в 1928 году, но на девятнадцатом спектакле по велению самого Сталина пьеса была запрещена. «У Леонова „Унтиловск“, — отмечала пресса, — ультрареакционное произведение, ибо, если расшифровать его социальный смысл, Унтиловск является выражением неверия в Октябрьскую революцию». Только в 1960 году пьеса появилась в двухтомнике Леонова, а повесть, запечатанная автором в конверт и заклеенная, пролежала в архиве писателя более 70 лет — до настоящей публикации.
В книге помимо широко известной, отмеченной Государственной премией пьесы Л.Леонова помещена статья об авторе и его творчестве Е.Стариковой.
«Барсуки» – первый большой роман Леонова, знаменовавший значительный рост художественного дарования автора и выдвинувший его уже тогда, в 1925 году, в первые ряды советских писателей.Роман «Барсуки» – крупное эпическое полотно, в котором изображено предреволюционное московское мещанство и драматические эпизоды революционной борьбы в деревне. Глубокое знание старорусского бытового уклада дало возможность автору создать яркие образы деревенских искателей правды, показать характеры городских торговцев и ремесленников.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Два одиноких старика — профессор-историк и университетский сторож — пережили зиму 1941-го в обстреливаемой, прифронтовой Москве. Настала весна… чтобы жить дальше, им надо на 42-й километр Казанской железной дороги, на дачу — сажать картошку.
В деревушке близ пограничной станции старуха Юзефова приютила городскую молодую женщину, укрыла от немцев, выдала за свою сноху, ребенка — за внука. Но вот молодуха вернулась после двух недель в гестапо живая и неизувеченная, и у хозяйки возникло тяжелое подозрение…
В лесу встречаются два человека — местный лесник и скромно одетый охотник из города… Один из ранних рассказов Владимира Владко, опубликованный в 1929 году в харьковском журнале «Октябрьские всходы».
«Соленая Падь» — роман о том, как рождалась Советская власть в Сибири, об образовании партизанской республики в тылу Колчака в 1918–1919 гг. В этой эпопее раскрывается сущность народной власти. Высокая идея человечности, народного счастья, которое несет с собой революция, ярко выражена в столкновении партизанского главнокомандующего Мещерякова с Брусенковым. Мещеряков — это жажда жизни, правды на земле, жажда удачи. Брусенковщина — уродливое и трагическое явление, порождение векового зла. Оно основано на неверии в народные массы, на незнании их.«На Иртыше» — повесть, посвященная более поздним годам.
«В обед, с половины второго, у поселкового магазина собирается народ: старухи с кошелками, ребятишки с зажатыми в кулак деньгами, двое-трое помятых мужчин с неясными намерениями…».