Конец каникул - [4]
— А Толстому я про нее малость приврал, а то все спрашивает да спрашивает, кто такая…
— Здорово, значит, приврал, раз Толстый поверил! — буркнул я в ответ.
Некоторое время мы шли молча. Возле моста нам попался мороженщик, его тележку облепила детвора.
— Угостишь, Збышек? Но тот покрутил головой:
— У меня ни гроша. Все потратил на фонарик. На эту экспедицию в грот…
— Ну, мне пора домой, — решил я наконец. Вспомнил, что Лях сидит с трубой во дворе и дожидается. — Проблема, нет у тебя случайно с собой мела?
Збышек вывернул карманы и нашел целых два куска. Понять не могу, зачем он вечно носит в карманах всякую дребедень: гвозди, веревочки, отвертку…
— Тебя только за смертью посылать! — сердито ворчал Лях, пока я растирал ему мел. — Там уж, наверно, концерт начинают.
— Не стоит волноваться, — стал я успокаивать старикана. — Без вас не начнут. Кто им басовую партию исполнит?
Неудачное было воскресенье. Все не ладилось с утра. Отец на меня накричал, что я полдня шатаюсь без завтрака неведомо где, локоть так разболелся, что пришлось сделать компресс, у бабушки за обедом я разбил тарелку. За что не примешься, все не клеится. Целый день я проскучал. Идти к Збышеку не хотелось, идти к Толстому — незачем. Раз Толстый не появляется, значит, не может. Вечером я отправился в парк.
В беседке играл оркестр, уже не тот, не старика Ляха, а другой, поменьше, для танцев. Рядом с беседкой на дощатом помосте танцевали пары. Кто не танцевал, тот глазел. Стемнело, по аллейкам бродили гуляющие. Пыльно, толчея. Каждое погожее воскресенье весь Божехов собирается в парке, впрочем, и парк не маленький тянется вдоль реки, наверно, с километр. Зачем это я притащился сюда? Сам не знаю.
Может, кто из знакомых подвернется? Ну, кое-кто подвернулся. Ну, и дальше что? Несколько девчонок из нашего класса танцевало с ребятами постарше. Выглядели они совсем не так, как в школе. Взять, к примеру, Веську Михалик, на четвертой парте в среднем ряду, — сущий ангел, в особенности на уроке физики. А здесь? Я протиснулся поближе к площадке и облокотился на барьер. Смеяться хотелось над всем этим, но я не смеялся.
Вдруг кто-то дергает за рукав. Гляжу: Ирка, соседка, сестра Черного. Рожи какие-то строит…
— Ты чего? — спрашиваю. — Гонится за тобой кто?
— Юрек, потанцуй со мной, а? Хоть разок, меня все равно мать сейчас домой отошлет… Юрек, ну пожалуйста…
В самом деле, сквозь толпу к нам протискивалась ее мамаша, Козловская.
— Оставь в покое, отцепись! — отмахнулся я. Но потом, когда мать ее уже зацапала, пожалел девчонку. Что ни говори, сестра товарища.
— Пани Козловская, — встреваю я, — чего вы так кричите? Я тоже собираюсь домой, я провожу…
— Ладно, идите домой вместе, проводишь ее до самой двери. Отец ей еще покажет! А я пока постою, посмотрю, как танцуют…
Но минуту спустя она кричала уже во весь голос, так, что люди кругом стали смеяться:
— Юрек! Только чтоб потом я вас обоих не искала по парку!
— Ну, сильна твоя мамаша! — сказал я, сам не свой от злости, когда мы, пробившись сквозь толчею, выходили в аллейку. — Жалею, что вмешался…
— А я нет…
— Чего нет?
— А я не жалею, что ты вмешался! Ты заметил, как люди на нас смотрели?
Может, наподдавал бы я ей. В конце концов, право на это у меня было, как-никак сестра близкого товарища, и Черный на моем месте поступил бы так же. Может быть, говорю, и наподдавал, да не успел. Я вдруг заметил Эльжбету. Она стояла вместе с Малецкими и Збышеком у самого оркестра, было там еще несколько человек, в общем, целая компания. Не знаю, заметила ли она нас. Какое мне, впрочем, до этого дело?
Мы вышли из парка.
А ну домой! — говорю я Ирке. — Хотя, честно говоря, можешь идти куда угодно… — И побрел по улице.
Домой я вернулся не сразу. Заглянул на чердак к голубям. Интересно, появился ли Рыжий, но этого подлеца не было. Зато все чистокровные оказались на месте, и я сменил им воду.
Я очень любил ходить на чердак. Поднимешься, бывало, наверх, когда плохое настроение, посидишь с голубями… Кто не держал голубей, тот не поймет. А сейчас, зачем я пришел на чердак сейчас? Я чувствовал: надо посидеть одному, совсем одному. Чтоб никто ничего не говорил, чтоб не отвечать на вопросы. А ведь никаких огорчений у меня, по правде говоря, не было… Поздно, уже вечер, а я все торчу на чердаке. Лестница освещена, под дверь пробивается полоска света. Я гляжу на голубей, а те, забавно склонив головку, на меня. Может, думают о чем-то, может, чему-то дивятся? Хорошо здесь, на нашем чердаке, и впервые, кажется, я понял, отчего это так часто сюда приходит отец и сидит здесь часами.
Глава 3
Всего несколько дней, как уехала мама, а дома без нее все как-то не так. То ли слишком тихо, то ли пусто… А может, иначе, всего-навсего иначе?
Отец мыл на кухне посуду, и весь пол был забрызган от этого мытья. Когда я смотрел на него со стороны окна, через комнату и кухню, он казался мне как бы меньше ростом. Не из-за того ли, что наклонился? Или это я капельку вырос? Раньше, в последний день школьного года, а потом еще после каникул, я мерял сам себя у стеллажа и делал зарубки. Вот уже год, как пришлось бросить: стеллаж слишком низкий. Впрочем, это меня не расстроило. Но вот теперь я смотрел на отца и думал, что в один прекрасный день его перерасту, и радости не чувствовал. Нет, все это сущая чепуха!.. И я сам на себя рассердился, почему такая чепуха лезет мне в голову.
Сборник рассказов о современных подростках, их внутреннем мире, о нравственных проблемах, которые неизбежно встают перед ними в период духовного становления.Для среднего и старшего возраста.
Имя Оки Ивановича Городовикова, автора книги воспоминаний «В боях и походах», принадлежит к числу легендарных героев гражданской войны. Батрак-пастух, он после Великой Октябрьской революции стал одним из видных полководцев Советской Армии, генерал-полковником, награжден десятью орденами Советского Союза, а в 1958 году был удостоен звания Героя Советского Союза. Его ближайший боевой товарищ по гражданской войне и многолетней службе в Вооруженных Силах маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный с большим уважением говорит об Оке Ивановиче: «Трудно представить себе воина скромнее и отважнее Оки Ивановича Городовикова.
Приключенческая повесть албанского писателя о юных патриотах Албании, боровшихся за свободу своей страны против итало-немецких фашистов. Главными действующими лицами являются трое подростков. Они помогают своим старшим товарищам-подпольщикам, выполняя ответственные и порой рискованные поручения. Адресована повесть детям среднего школьного возраста.
Всё своё детство я завидовал людям, отправляющимся в путешествия. Я был ещё маленький и не знал, что самое интересное — возвращаться домой, всё узнавать и всё видеть как бы заново. Теперь я это знаю.Эта книжка написана в путешествиях. Она о людях, о птицах, о реках — дальних и близких, о том, что я нашёл в них своего, что мне было дорого всегда. Я хочу, чтобы вы познакомились с ними: и со старым донским бакенщиком Ерофеем Платоновичем, который всю жизнь прожил на посту № 1, первом от моря, да и вообще, наверно, самом первом, потому что охранял Ерофей Платонович самое главное — родную землю; и с сибирским мальчишкой (рассказ «Сосны шумят») — он отправился в лес, чтобы, как всегда, поискать брусники, а нашёл целый мир — рядом, возле своей деревни.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Нелегка жизнь путешественника, но зато как приятно лежать на спине, слышать торопливый говорок речных струй и сознавать, что ты сам себе хозяин. Прямо над тобой бездонное небо, такое просторное и чистое, что кажется, звенит оно, как звенит раковина, поднесенная к уху.Путешественники отличаются от прочих людей тем, что они открывают новые земли. Кроме того, они всегда голодны. Они много едят. Здесь уха пахнет дымом, а дым — ухой! Дырявая палатка с хвойным колючим полом — это твой дом. Так пусть же пойдет дождь, чтобы можно было залезть внутрь и, слушая, как барабанят по полотну капли, наслаждаться тем, что над головой есть крыша: это совсем не тот дождь, что развозит грязь на улицах.
Вильмос и Ильзе Корн – писатели Германской Демократической Республики, авторы многих книг для детей и юношества. Но самое значительное их произведение – роман «Мавр и лондонские грачи». В этом романе авторы живо и увлекательно рассказывают нам о гениальных мыслителях и революционерах – Карле Марксе и Фридрихе Энгельсе, об их великой дружбе, совместной работе и героической борьбе. Книга пользуется большой популярностью у читателей Германской Демократической Республики. Она выдержала несколько изданий и удостоена премии, как одно из лучших художественных произведений для юношества.