Мы с полковником уставились на Ники. Эдвардс первым обрел дар речи.
— Но зачем Альбрехту убивать Макналти? Он был его лучшим другом.
В голубых глазках Ники блеснула насмешка.
— Думаю, полковник, в этом виноваты вы. Утром вы звонили и договорились встретиться вечером. Полагаю, именно это так огорчило Макналти. Не знаю, он ли был непосредственным виновником неудач в работе, но как руководитель он должен был понести ответственность. Полагаю, он рассказал о вашем звонке Альбрехту, своему доброму другу и коллеге. А Альбрехт знал, что при расследовании посторонние люди кое-что раскопают, если он не найдет козла отпущения, или — как это называется? — крайнего, вот.
Я посмотрел на Эдвардса — он надулся, как мальчик, у которого лопнул шарик. Вдруг он что-то вспомнил. Его глаза заблестели, а губы тронула презрительная улыбка, почти усмешка.
— Все это очень мило, — сказал он, — но все это чушь. Вы забыли, что у меня есть доказательство самоубийства. Парафиновая проба доказала, что Макналти стрелял.
Ники улыбнулся.
— Полковник, это ваша проба — чушь. В нашем случае она ничего не доказывает.
— Ну как же, — вмешался я, — проба не врет.
— Проба доказывает только то, что рука Макналти была рядом с оружием, — отрезал Ники.
— То есть?
— Представьте, что кто-то позвонил в вашу дверь, — сказал Ники, обращаясь ко мне, все с тем же мученическим видом, — как полковник сегодня вечером, а когда вы открыли ему, он упер вам в грудь пистолет. Что бы вы сделали?
— Ну... Наверное, я бы схватил его за руку.
— Вот именно. И если в этот миг он выстрелит, нитраты окажутся на руках и у него, и у вас.
Полковник выпрямился. Потом вскочил, схватил свой портфель и бросился к двери.
— Эти вещества не так-то легко отмыть, — бросил он через плечо. — Тем более счистить с одежды. Я задержу Альбрехта и сделаю парафиновую пробу.
Когда я вернулся в кабинет, проводив полковника до двери, Ники сказал:
— В сущности, нашему молодому другу незачем было так спешить. Я бы мог предложить ему другое доказательство — фигуры. Не сомневаюсь, что последние отпечатки пальцев на каждой фигуре, как на черной, так и на белой, принадлежат Альбрехту. Это ему трудно было бы объяснить, если бы он продолжал утверждать, что просто играл в шахматы.
— И правда! Утром я преподнесу эту идею Эдвардсу. — Я поколебался и сделал решительный ход. — Но ведь Альбрехт очень рисковал. Разве не лучше было бы ему уйти после смерти Макналти? А он остался, вызвал полицию, выдумал всю эту историю и...
— Разве не ясно? — раздраженно спросил Ники. — Он не мог уйти. Он был заперт в доме. Он аккуратно вложил пистолет в мертвую руку Макналти. Он был готов уйти. Он посмотрел на улицу через окошко в двери: обычно в этот час улица пуста, но он все же хотел убедиться, что путь свободен. И увидел, как по улице тащится Троубридж. Альбрехт подождал пару минут, пока тот пройдет, выглянул опять: юноша остановился прямо на другой стороне улицы и уходить не собирается. Еще через пару минут придут пассажиры поезда, идущего в Олбани. А потом уже мог появиться наш полковник, если бы пришел раньше назначенного времени.
— Что ж, не зря я допрашивал Троубриджа? — Я ликующе потер руки. — По крайней мере, тут я обставил полковника.
Ники кивнул.
— Самонадеянный молодой человек. В каких там войсках он служит?
— В разведке.
— Ишь ты! — Ники поджал губы, потом растянул их в ледяной улыбочке. — Я на той войне был в пехоте.