Конец игры - [4]

Вдруг он замолчал. И слегка покраснел.

— Признаться, — сказал он проникновенно, — я не был с вами вполне искренен. Боюсь, я внушил вам ошибочную мысль, что я приехал исключительно затем, чтобы расследовать смерть Макналти. Но дело в том, что я прибыл еще в среду утром, позвонил ему и договорился встретиться у него дома в половине девятого вечера. Разработка, которой занимались Макналти и Альбрехт, зашла в тупик. Их преследовали странные неудачи. Было повреждено сложное оборудование, для замены которого потребовались бы недели, а то и месяцы. Отчеты поступали с опозданием и часто содержали ошибки. Заказчик — артиллерийско-техническая служба — попросил нас разобраться, и меня направили сюда для предварительного изучения вопроса.

Поэтому, предполагая возможность самоубийства, я спросил Альбрехта, не было ли на проекте саботажа. Тут-то все и выяснилось. Он признался, что уже некоторое время подозревал Макналти и провел свое небольшое расследование. Будучи уверен, что Макналти виновен, он не решился открыто обвинить его. Тем не менее он делал намеки. Все время, пока они играли, он намекал, что знает, что затеял Макналти. Как я понял, он высказывал свои соображения на языке шахматистов. Сам я не играю в шахматы, но полагаю, что он сказал что-то вроде “Вы попадете в серьезную опасность, если не откажетесь от своей тактики”. В конце концов, Макналти понял и помрачнел. Альбрехт говорил, что он все бормотал: “Что же мне делать?” Потом Альбрехт сделал ход и произнес: “Сдавайтесь!” — как я понимаю, так шахматисты предлагают противнику признать поражение и закончить партию. — Эдвардс протянул руки, как будто преподнося нам дело на блюдечке с голубой каемочкой. — Именно тогда Макналти пробормотал, что кто-то пришел, и встал из-за стола.

— Альбрехт видел, как он застрелился? — спросил я.

— Почти что. Он видел, как Макналти вышел в арку. Он пошел не налево, в сторону прихожей, а направо — там спальня. Подозреваю, что он пошел за пистолетом. Потом он вернулся и прошел мимо арки в прихожую.

— Почему же он не дождался, пока Альбрехт уйдет?

— Вероятно, помнил, что скоро должен прийти я.

Я был почти уверен, что догадка Эдвардса верна. Но признаваться в этом я не собирался. Речь шла уже не о том, чтобы положить на лопатки Эдвардса. Я думал о Макналти. Мы не дружили, но я порой играл с ним в шахматы в университетском клубе. Не то чтобы он мне нравился, но мне не хотелось верить, что он мог лишить себя жизни, тем самым фактически признаваясь в саботаже. Видимо, о моих сомнениях и растерянности можно было догадаться по тому, как усиленно я старался их скрыть.

— И это ваша версия? — насмешливо спросил я. — Да любой юрист-первокурсник не оставит от нее камня на камне! В ней дыр, как в решете.

Полковник покраснел, слегка опешив от воинственности моего тона.

— Например?

— Например, пистолет. Вы выяснили, откуда он у Макналти? А прежде всего — почему Альбрехт солгал? Почему Макналти предпочел прихожую? Почему из всех комнат такого просторного дома он выбрал именно прихожую, чтобы застрелиться?

— Альбрехт лгал потому, что Макналти был его другом. Покойный больше не мог тормозить работу, так зачем было Альбрехту выставлять его изменником и самоубийцей, если можно было умолчать об этом? Кроме того, мне кажется, он чувствовал себя отчасти виноватым в том, что Макналти покончил с собой. Вспомните, он предложил партнеру прекратить игру. Наверное, он был подавлен, обнаружив, что друг так истолковал его совет.

— А пистолет?

Эдвардс пожал плечами.

— Вы сами подчеркнули, что пистолет трофейный. В стране их полно, и лишь очень немногие зарегистрированы. Дать его профессору мог, например, бывший студент. Между прочим, Альбрехт говорил, что Макналти упоминал нечто подобное несколько месяцев назад. Нет, с оружием все понятно. Куда сложнее было решить вопрос с прихожей, пока я не осмотрел дом внимательно. Выяснилось, что после смерти жены (она умерла несколько лет назад) Макналти закрыл весь верхний этаж и часть нижнего. И хотя в доме шесть комнат, он использовал только небольшое пространство на первом этаже: кабинет, который раньше служил столовой, спальню и кухню. В кабинете он застрелиться не мог, там был Альбрехт, который помешал бы самоубийству. В кухню нужно было идти через кабинет, а Макналти, думаю, не хотел проходить мимо Альбрехта. Остается только спальня, и я счел бы ее самым подходящим местом, если бы не одно обстоятельство: там висит большой портрет жены Макналти. Он выполнен анфас, так что кажется, будто он следит за тобой взглядом, в какой бы угол ты ни отошел. Думаю, именно это остановило Макналти. Он не хотел стреляться как бы на глазах у жены. Конечно, это только предположение, — добавил Эдвардс с ухмылкой, показывавшей, что ему версия кажется удачной.

— Складная теория, — буркнул я, — но и только. У вас нет никаких доказательств.

— По правде говоря, — протянул полковник, и в уголках его губ заиграла злобная улыбочка, — у меня есть доказательство. Несомненное доказательство. Мы как-никак работаем на армию, и кое у кого есть некоторый опыт. Я проделал парафиновую пробу — и получил положительный результат.