Конец игры. Биография Роберта Фишера - [75]
В месяцы, проведенные Бобби в «Гроссинджере», его посетили несколько игроков, но хотя темой разговоров являлись шахматы, реальной помощи ему никто не оказывал. Ларри Эванс, затем Бернард Цукерман, немного помогли сообразно своим возможностям, но хотя он их уважал, иногда, всё же, просил отсесть от доски, чтобы они ему не мешали.
Впоследствии Ломбарди оспаривал тезис о Бобби, как тотально самодостаточном игроке, некоем острове. «Да, он действительно работал в одиночку, но учился-то на партиях других мастеров. Говорить, что Бобби развил свой талант без посторонней помощи, это то же, что сказать, будто на развитие Бетховена или Моцарта не оказала влияния музыка прежних веков. Если бы не существовали шахматисты до Бобби, у которых он мог учиться, Фишера, которого мы знаем, не было бы».
Уильям Ломбарди (слева) и бородатый Мигель Кинтерос, оба — гроссмейстеры, секундировали Бобби в матче 1972 года.
Поскольку в номере имелись две комнаты, ему нравилось время от времени принимать гостей. Чаще других его посещал Джеки Бирс. Бобби знал Джеки с детства, и они представляли собой странную пару. Джеки — сильный «эксперт», превосходный блицор, но он всегда попадал в истории в шахматных клубах из-за своего необузданного темперамента. Одно сражение в манхеттенском шахматном клубе закончилось судебным преследованием против него, которое было всё же улажено по соглашению сторон. Ходили разговоры о случаях, когда он за кем-то гонялся на улицах, и кто-то гонялся за ним в процессе «выяснения отношений». В компании с Бобби Джеки вел себя тихо и уважительно. Он часто ночевал у Фишера в Бруклине и позднее гостил у него дома, когда Фишер жил в Калифорнии. Джеки не был ни подхалимом, ни мальчиком для битья, как его описывали некоторые авторы. Он признавал Бобби «главным» в их дружбе, но не боялся спорить, отстаивая свое мнение. Хотя Бобби, зная о репутации Джеки, соглашался на его присутствие рядом с собой, всё же он проявлял достаточно осторожности, чтобы держать его на дистанции, инстинктивно понимая, что другие не будут к нему столь терпимы.
В начале мая Фрейстайнн Торбергссон, исландский знакомец Бобби, прибыл из Исландии в США и поселился в «Гроссинджере». Поначалу Бобби чувствовал некоторую скованность в общении с ним, но чем дольше длился разговор — а продолжался он семь часов — тем более оттаивал. Хотя Бобби изначально был настроен на Белград, как на город проведения матча, существовала идея разделения матча на две части — одну провести в Белграде, другую — в Рейкьявике. Торбергссон отстаивал идею провести весь матч в Исландии. Вернувшись в шале Бобби, они вдвоем некоторое время посвятили анализу партий, и Торбергссон продолжил мягкую аргументацию в пользу проведения всего матча в Исландии.
Вежливый человек, Торбергссон пожил в России и был ярым антикоммунистом. Ему виделся предстоящий матч за звание чемпиона мира неким политическим актом, равно как и культурным; и он использовал эту линию аргументации в разговоре с Бобби, утверждая, что неправильно с моральной точки зрения разыгрывать звание чемпиона мира в стране, находящейся в зоне влияния СССР. Впоследствии он писал: «Русские десятилетиями порабощали чужие народы и свои собственные. Они использовали победы в спорте, шахматах и других областях для одурачивания людей и в качестве доказательства преимущества их системы». Он добавил, что победа Фишера станет «ударом по поднятым кулакам коммунистической пропаганды».
На следующее утро, когда исландец уезжал из «Гроссинджера», он уже чувствовал, что Бобби готов согласиться играть весь матч в Исландии.
Ближе к началу матча Бобби покинул «Гроссинджер» и в сопровождении одного из своих юристов, Эндрю Дэвиса, выпускника Йельского университета, перебрался в Йельский клуб на Манхеттене, где и пробыл несколько недель.
По мере приближения лета интерес к матчу вырос до такой степени, что едва ли не каждое замечание Фишера или его поступок становились известны всему миру. Даже в «Гроссинджере», вдали от делового Манхеттена ему досаждали звонками, телеграммами и визитами с предложениями о том, как сделать его — и инициаторов этих предложений — богатыми. Предлагалось разработать «Шахматный набор Бобби Фишера». Требовалось одобрение. Брокер с Уолл-стрит даже пытался убедить Бобби стать «корпорацией», как «Битлз», чтобы акциями «Бобби Фишер» можно было торговать на нью-йоркской Бирже. Фишер предпочел свой путь, соглашаясь редко и не подписывая ничего.
Шахматисты рассматривали предстоящую дуэль Фишер-Спасский как самый важный матч из когда-либо игранных американцем. Журнал «Тайм» был одним из многих изданий, бивших в геополитический барабан. Он окрестил матч «Русский Медведь против Бруклинского Волка». Защита Спасским титула стала, символически, защитой Советского Союза, и это бремя становилось для русских непомерно тяжелой задачей.
Фишер, отчетливо сознававший политическую и культурную подоплеку матча, принял дополнительный груз как личную ответственность. «Завоевание титула я осознаю, как свою особую миссию», — заявил Бобби. На вопрос, не станет ли состязание матчем неприязни, он ответил: «В известном смысле. Но не между лично мной и Спасским… неприязнь направлена против русских».
