Конец игры. Биография Роберта Фишера - [53]

Благодаря обретенной набожности Бобби перестал ругаться. Однажды вечером, когда с приятелем они поглощали мороженое в ресторане Говарда Джонсона на пересечении Шестой авеню и Гринвич, какая-то женщина постоянно входила и выходила из ресторана. То ли много выпившая, то ли в наркотическом опьянении, она бормотала четырехбуквенное слово. Бобби почувствовал себя неуютно. «Ты это слышал? — спросил он. — Это ужасно». Он не мог больше слушать ее. «Уйдем отсюда», — попросил Бобби. И приятели вышли на улицу, оставив мороженое недоеденным.

Глава 6 Новый Фишер

Мольба в голосе была настолько явной, что свидетели чувствовали себя неловко. «Ну же, Бобби. Я могу тебя подобрать. Решайся». Тишина на другом конце трубки. «Мы можем погулять». Мертвая тишина. «Можем поиграть блиц или пойти в кино». Молодой шахматный мастер, старше Бобби на несколько лет, звонил по офисному телефону маршалловского шахматного клуба, пытаясь уговорить Бобби встретиться. «Или я возьму такси. Я заплачу за него». Было два часа пополудни, и Бобби только что проснулся. Речь его, когда он, наконец, ответил, казалась заторможенной, в голосе ощущался металлический оттенок, и слова звучали так, словно один слог растягивался на два. Разговор был достаточно громок, во всяком случае, его слышали все из находившихся в офисе. «Не знаю. Нет. Да, а сколько времени? Мне надо поесть». Оптимизм звонившего возрос. «Мы можем пообедать в баре “Омаров”. Ты их любишь. Соглашайся». Успех. Через полтора часа 16-летний Бобби первый раз за день что-то ел: филе камбалы и большой стакан апельсинового сока.

Бобби, шедшего через терминал Центрального вокзала по направлению к ресторану, практически никто не узнавал, но для пригласившего его — и практически всех шахматистов — обедать с ним означало сидеть за одним столом с кинозвездой. Он становился супер-знаменитостью в мире шахмат, но чем больше славы он обретал, тем более неприятным становилось его поведение. Раздутое успехами за шахматной доской, его эго стало отталкивать других людей. Исчез Милый Бобби с притягивающей улыбкой. Появился Фишер-Проблема с высокомерным видом и — часто угрожающим — оскалом. Позволить кому-нибудь показаться на людях вместе с ним, Бобби, было с его стороны одолжением.

И его не волновало, что он отталкивал от себя людей, потому всегда находился кто-то еще, кто позвонит или предложит сыграть в шахматы, сходить в кино или пообедать в рыбном ресторане. Все почитали за честь составить ему компанию, стать частью Шоу Бобби Фишера, и он об этом знал. Одна ошибка, несогласие или несвоевременное приглашение со стороны приятеля было достаточной для Бобби причиной, чтобы прервать отношения. И остракизм мог длиться вечно; всегда находились другие, готовые занять место ушедшего.

Тому, кто не играл в шахматы, было практически невозможно войти в окружение Бобби, но к тем, кто играл слабо, неуважение Бобби казалось еще более сильным, чем к тем, кто не умел играть вообще. Последние могли быть прощены по причине неведения, но у слабых игроков — к числу которых, по определению, относились почти все, кого он мог обыграть, — извинений не имелось. «Каждый способен стать мастером», — полагал Бобби.

Ирония состояла в том, что осенью 1959 года такой взгляд на вещи работал против него. Только месяц прошел после окончания турнира претендентов в Югославии, и он чувствовал себя усталым — не от шахмат, но от изматывающей двухмесячной попытки получить право на матч с Ботвинником. Неудача нанесла ему почти физическую рану, и сердце его жгла заноза горьких поражений — грабежа, как считал он сам, со стороны Таля.

И никуда не делась проблема денег. Близкие к Бобби люди задавали очевидные вопросы: Если он один из сильнейших игроков планеты, и уж во всяком случае США, почему он не может обеспечить шахматами свою жизнь. В то время как средняя годовая зарплата составляла 5.500 долларов в год, Бобби, понятно, не считавший себя «средним», зарабатывал лишь 1000 за год работы. Его призовые за турнир претендентов составили всего 200 долларов. Но если призовые невелики, почему не помогает Американский шахматный фонд? Он помогал Решевскому, даже оплачивал его обучение. Это потому, что Бобби не являлся набожным евреем в отличие от ортодокса Решевского? И вообще, все директора Фонда — евреи. Не давят ли они на него, чтобы он им подчинился? Вернулся в школу? Они что, не уважают его, потому что он «только ребенок»?

Телеграммы и звонки водопадом обрушились на него в конце ноября и начале декабря. Некоторые спрашивали, собирается ли он защищать титул чемпиона США в «Розенвальд»-турнире. Он и сам не знал. В начале декабря пришло письмо с жеребьевкой. В нем перечислялись двенадцать игроков, включая Фишера, и детально расписывалось, кто, с кем и когда играет, а также каким цветом. Бобби начал медленно беситься. Церемония жеребьевки всегда проходила публично, громко заявил он, во всех европейских — и в большинстве международных — турниров.

Организаторы «Розенвальда», уловившие намек Бобби, — что им стоило сделать расписание более удобным для избранных — выразили решительный протест. «Просто, — заявил Бобби, — проведите жеребьевку повторно… на этот раз публично». Ему отказали, и 16-летний Бобби пригрозил судебным преследованием. «Нью-Йорк Таймс» вступила в диспут и опубликовала статью, озаглавленную ОРГАНИЗАТОРЫ ОТКАЗЫВАЮТ ФИШЕРУ. Скандал разгорался и Бобби сообщили, что если он откажется от игры, его место будет отдано другому. В конечном счете столкновение амбиций закончилось соглашением: Бобби принимает участие в этом году, но на следующий год жеребьевка пройдет публично. Уступка показалась Бобби достаточной, и он согласился играть. Сражение кончилось в его пользу.