Конец игры. Биография Роберта Фишера - [110]
Бобби не изменил себе: даже будучи гостем в еврейской семье, он имел дерзость высказывать свои антисемитские взгляды. Жужа вспоминала: «Я поначалу пыталась вернуть его к реальности, излагая факты, но вскоре поняла, что убедить его невозможно, и сменила тему». Юдит высказалась прямо: «Он — величайший шахматист, но “с приветом”: больная психика». Ее отец соглашается: «Он был шизофреником».
Несмотря на бесчувственность и глухое упрямство Бобби, Полгары оставались гостеприимными хозяевами и продолжали развлекать гостя и заботиться о нем. В конечном счете Бобби сменил пластинку — вместо монологов ненависти к евреям перешел на шахматы. Он рассердился, однако, когда Ласло показал ему книгу, опубликованную в 1910 году хорватским писателем Исидором Гроссом. В книге описывалась вариация шахмат, которые казались предшественницей Фишер-рэндом — с теми же самыми правилами. Пробормотав что-то о еврействе Гросса, Бобби начал менять правила своих шахмат, дабы сделать их отличными от версии Гросса.
Юдит Полгар, её мать, Бобби Фишер и София Полгар.
Одним летним днем семья отправилась «на природу» в аквапарк «Вышеград». Они пригласили Бобби к ним присоединиться, равно как и телохранителей. Когда они пересекли на пароме реку и очутились в парке, Бобби оказался в своей стихии: он плавал и нежился в горячих трубах. Он даже взбирался на гигантский водный настил и скатывался с него снова и снова. «Как большой ребенок», — тепло вспоминала Жужа.
Ласло внимательно наблюдал за тем, как Бобби обращался с тремя дочерьми. Бобби более всех выделял Жужу, но она говорила впоследствии, что не замечала его растущей привязанности. Ласло замечал, и ему это не нравилось.
После трех с половиной недель венгерское телевидение прознало, что Бобби находится в Надьмароше и послало туда кинобригаду, чтобы сделать фильм. Операторы спрятались в лесу на расстоянии 50-ти ярдов и снимали Бобби с помощью телескопических линз. Когда их случайно обнаружили, возникла паника. Бобби являлся беженцем, и, понятно, не хотел, чтобы мир узнал, где он прячется. Он послал телохранителей за операторами, и те вывернули кассеты из камер: никто не хотел связываться с двумя амбалами. Бобби попросил у Полгар молоток, сел на каменном полу гостиной и церемониально, но с нарастающим раздражением разнес кассеты в куски.
Полгары предложили Бобби дружбу и временное спокойствие, но теперь стало понятно, что пресса знает о его месте обитания. Он уехал из Надьмароша тотчас, вернулся в Будапешт, упаковал вещи и стремительно покинул «Геллерт». В сопровождении двух охранников, которые теперь выступали в качестве носильщиков, он зарегистрировался в отеле «Реге», расположенном у основания горы Буда через улицу от квартиры Бенко и в 15-ти минутах езды на автобусе от центра города. Затем, следуя совету друга, он расстался с телохранителями, поскольку они слишком заметны и их присутствие рядом с ним потенциально опасно.
Будапешт, по которому бродил Бобби в 1993 году, быстро менялся. Не находясь более под советской пятой, город и вся Венгрия избавились от «Железного занавеса» и страна открыла границу с Австрией. Многие предприятия были приватизированы, и только маленький процент остался привязан к России. Казалось, что люди на улицах обмениваются флюидами и волнами свободы. Всё это можно было ощутить, просто гуляя по улице Ваци, главной улице города с магазинами, торгующими всем на свете. Люди улыбались друг другу и долго по вечерам не расходились по домам.
Когда Бобби решил, или, по крайней мере, поверил, что его больше не преследуют и за ним не шпионят, то начал свободно гулять по городу, на трамваях и автобусах добираясь до тех мест, куда ему хотелось попасть. Хотя его, безусловно, узнавали, но почти никогда не подходили. Бобби чувствовал, что здесь он чужак и не является настоящим жителем Будапешта. Даже прожив в городе несколько лет, он называл себя «туристом».
Он продолжал навещать Полгаров в Будапеште, а в те дни, что не играл с ними в шахматы или пинг-понг, отправлялся в дом 82-летнего Андрэ Лилиенталя и его жены Ольги, на 30 лет моложе мужа. Лилиентали были гостеприимными хозяевами, они обожали Фишера, а он уважал Лилиенталя, человека, однажды обыгравшего чемпиона мира Михаила Ботвинника. Старому гроссмейстеру было что рассказать, и слушать его было, словно читать книгу шахматной истории.
Хотя Ольга была почти ровесницей Бобби, она обращалась с ним по-матерински — например, готовила еду, которую, как она знала, ему нравилась. Он разговаривал с Ольгой по-русски, и позднее она утверждала, что Бобби знал язык «очень прилично». Все годы, что он жил в Будапеште, Бобби почти каждый день изучал русский язык, и Ольга исправляла ему грамматику и ставила произношение. В своей библиотеке он собрал целую коллекцию русско-английских словарей, а также книг по грамматике русского языка. Лилиенталь и Бобби между собой говорили по-немецки.
Однажды, когда Бобби начат развивать свои взгляды на евреев, Лилиенталь его остановил: «Бобби, — спросил он, — ты разве не знаешь, что я еврей?» Бобби с улыбкой ответил: «Ты хороший человек, приятная личность, поэтому ты не еврей». Хотя риторика Бобби была очевидно анти-семитской, он скорее использовал слово «еврей» в качестве универсального уничижительного определения. Любой «плохой» по мнению Бобби, — еврей или нееврей —
