Конец детства - [81]

— Топь, — пробормотал Одинцов. — Вертолет не мог затонуть в трясине?

Ивашура тоже подумал о том же, но промолчал, продолжая осматривать местность под вертолетом. За него ответил Рузаев:

— Болото оттаяло только сверху максимум на полметра-метр, так что провалиться глубже они не могли.

— Вижу! — воскликнула вдруг врач и вытянула руку вперед. — Смотрите, вот он!

Пилот тоже увидел упавший вертолет и направил машину к Башне, потому что вертолет авиаконтроля лежал на полкилометра ближе, чем говорил лейтенант.

— Оранжевый? — удивился Одинцов.

— Чтоб виден был издалека, — пояснил Рузаев.

Башня приблизилась, угрюмая, голубовато-серая, в узорах черных пятен и ниш. Казалось, она кренится в их сторону и сейчас упадет, чудовищное творение неизвестных сил, нечто небывалое по земным масштабам и человеческим меркам, и поэтому противоестественное и таинственно-зловещее.

Одинцов покачал головой:

— И не боитесь же вы здесь летать! А если появится… этот, “глаз дьявола” или “мертвый выброс”? Как у вас соблюдается режим безопасности?

— Соблюдается, — отрывисто бросил Ивашура, готовясь открыть дворцу кабины и выпрыгнуть наружу. — Во-первых, сейчас “межсезонье”- середина периода между пульсациями, подвижками Башни, и активность ее низкая. То есть “мертвые выбросы”, “глаза дьявола” и прочие эксцессы учащаются по мере приближения пульсации, и за день до нее мы прекращаем выходы к Башне. А во-вторых, нас предупреждают пауки.

Одинцов изумленно посмотрел на начальника экспедиции:

— Пауки?! Пауки предупреждают вас о появлении “глаз дьявола”?

— Мы это сами поняли недавно, — проговорил Рузаев. — Но еще ни разу пауки не ошиблись. Как только раздается крик — где-то что-то обязательно вылезет.

В это время вертолет коснулся колесами грунта, слегка накренился. Ивашура открыл дверцу, спрыгнул на желто-бурую плешь сухой травы и, пригибаясь, отбежал в сторону. Рузаев спрыгнул за ним, и Одинцову пришлось помогать врачу сойти на землю, вздрагивающую под ногами, как живая.

Вертолет авиаконтроля лежал на боку с поломанными винтами, наполовину погрузившись в черную жижу, выступившую из-под прорванного верхнего слоя торфа, перегноя и корневой системы трав. Возле него никого не было видно.

Ивашура первым подбежал к вертолету, рванул дверцу на его пузатом, оранжевом, забрызганном грязью боку, заглянул в кабину.

— Что там? — подбежал Рузаев.

— Похоже, они ушли, никого нет.

Ивашура влез в кабину, пошарил там и высунул голову.

— Аппаратура вдребезги, а на пульте, по-моему, кровь…

И в это время совсем близко, у подножия Башни, до которой было рукой подать, закричал паук.

Одинцов уже слышал крик паука, но издали, с большого расстояния, поэтому он вздрогнул и схватился за диктофон, который он всегда носил с собой. Женщина-врач переступила с ноги на ногу, зажав уши.

— Пять секунд, — сказал Рузаев, когда леденящий душу крик стих.

— Шесть, я засек сразу, — быстро проговорил Ивашура — О черт, только этого нам не хватало! “Глаз” или “выброс”, одно из двух. Надо же напороться!

— Это я сглазил своими разговорами, — сказал Одинцов — Что же мы стоим? Бегом в вертолет и…

— Больше шансов отправиться в рай без билета. Нет, придется остаться. Никакая защита не спасет, если нас зацепит гамма-луч или язык “мертвого выброса”. Будем уповать только на авось.

Одинцов хотел еще раз напомнить свои недавние высказывания о режиме безопасности, но посмотрел на врача и передумал. К тому же он понимал, что они были вынуждены рисковать, идя на помощь пострадавшим.

— Странно, что мы их не заметили, — сказал Ивашура, вспомнил о рации и вдавил пуговку включения. — Связь-два, что нового? Мы, кажется, влипли: только что паук пропел серенаду предупреждения.

— Мы слышали, Игорь Васильевич. Поднимаю в воздух тревожную группу.

— Ни в коем случае! Осталось минуты две, они не успеют. Вертолет мы нашли, но в нем никого нет. Очевидно, экипаж почти не пострадал и скоро выйдет к оцеплению сам. Пошли навстречу на всякий случай второго врача.

— Понял. Но, Игорь, позволь хотя бы…

— Все! — Ивашура выключил рацию и посмотрел на врача. Девушка казалась внешне спокойной, хотя и мяла в руке снятую перчатку. — Попали мы в переплет, Ирина. Будет о чем рассказать детям, а?

Врач благодарно улыбнулась, краска вернулась на ее щеки.

— Это когда еще будут дети…

Рузаев сбегал к своему вертолету, пилот которого остался абсолютно равнодушным ко всему происходящему, и принес кинокамеру на ремне.

— Началось, — сказал он. — Нам повезло, редко кто наблюдал мини-извержение Башни в такой близи.

Одинцов присмотрелся и увидел, что на голубой с черным стене проступили светлые полосы, засеребрились, засияли и на землю хлынул водопад искр. Сильно зашипело, к людям принесло волну свежести, мех на шапках встал дыбом, при каждом движении одежда стала потрескивать.

— И вовсе это не “глаз”, — пробормотал Рузаев, вскидывая кинокамеру.

— Электрический “дождь”, — кивнул головой Ивашура, напряженно вглядываясь в Башню. — Чувствуете, какая электризация воздуха?

Со стены Башни с высоты метров сто пятьдесят сорвалась синяя молния и вонзилась в вал у подножия. Резкий щелчок, словно удар колоссального кнута. Еще и еще раз. Снопы электрических искр стали гуще, шипение усилилось, словно из серпентария выползло полчище рассерженных гадюк, сияние постепенно охватывало весь исполинский ствол Башни, поднимаясь снизу вверх.