Конец черного темника - [56]

И после того как побили ордынских ватажников сторожевые люди Андрея Попова, Булат с Караханом и со своим главным шаманом Каракешем, узнав от Дубка тайну камской чуди, пошли на север, а Дубок с медведем подался на юг, к теплу... Так оказался на Рясском поле.

А вчера он увидел юрту и костёр, и возле него человека, обороняющегося от волков. Хотел подъехать к костру, чтобы медведем отпугнуть голодных хищников, но в самый последний момент, перед тем как двинуться, что-то остановило Дубка: показалось ему, будто бросает горящими лапами в волков сам московский князь Дмитрий Иванович... «Чертовщина какая-то!» — выругался вслух Дубок, но к костру не подъехал, а вернулся в свою землянку.

...Медведь лежал на снегу и вздрагивал шерстью на загривке. Ефим, держа наготове лук, косил глазом на зверя и чутко прислушивался к лесным звукам. Теперь он уже понял, что ничто не остановит зверя напасть на лошадей, если они окажутся с санями на этой колее. «Господи, пронеси! Сделай так, чтобы монахи не возвращались, а поехали дальше... Иначе мне придётся убить своего зверя... Господи, пронеси!»

Но к своему великому огорчению Ефим скоро заслышал глухой стук копыт о снег и повизгивание саней. И вдруг неожиданно из-за поворота выскочила тройка сильных, пышущих из ноздрей морозным паром, грудастых коней, запряжённых в глубокие сани, в которых сидели три монаха, а четвёртый, огромного роста, широченный в плечах, держал в руках вожжи. Ефим даже не успел вскинуть лук, чтобы порешить зверя, как лошади, почуяв опасность, рванулись в сторону, и в ту же секунду из саней выпрыгнули двое: один высокий, совсем ещё юный, без бороды, но с такими же крепкими плечами, как у возницы, другой чуть постарше с луком в руках. На бегу в какой-то миг успел он натянуть тетиву, и стрела, свистнув, впилась в горло замешкавшегося Ефима. Дубок выронил лук, судорожно вцепился в древко стрелы, наконечник которой вышел наружу, и, окрашивая кровью снег, с хрипом повалился на куст молодого орешника, сбивая с него сильным, но уже ставшим безвольным телом густой иней...

Медведь не смог броситься на лошадей — перед ним с ножом в руках оказался безбородый широкоплечий монах. Зверь встал на задние лапы, и заревел, мотая большой мохнатой головой. Он чуть отступил назад, прислонившись спиной к вековой сосне, и поджал передние лапы, изготовившись для прыжка на врага и страшного удара, которым запросто ломал конский круп.

   — Яков, бросайся сбоку, — успел крикнуть молодому монаху тот, что убил стрелой Ефима Дубка, — а это был Бренк. В медведя стрелу он не мог пустить: Яков Ослябя находился со зверем от него на одной линии. А крикнул вовремя, потому что горячий Яков уже намеревался поднырнуть под лапы медведя и наверняка был бы убит.

Ослябя прыгнул в сторону, медведь, изготовившийся для удара, подался вперёд, упал на передние лапы, и тут Яков сверху вонзил в левый бок зверя длинный острый нож по самую рукоятку. Рёв оборвался жутким утробным хеканьем, как если бы в широкий медвежий лоб ударили железной кувалдой. Зверь ткнулся мордой в разрыхлённый им же самим снег, дрыгнул ногами и затих.

Лошади, грызя удила, задирали голову кверху, хрипели, косили на убитого зверя фиолетовыми испуганными глазами и, переступая ногами, скрипели настом.

   — Успокойтесь, милые, успокойтесь... — тихо приговаривал Пересвет, похлопывая тёплой ладонью по оттопыренной нижней красной губе коренника. — Испугались... Теперь уж всё... Свалил зверя Яков... Воистину второй божеский случай в угоду великому князю... Видимо, Родион истово молится за своего сына...

   — Дядя Александр, — послышался звонкий голос Якова. — Подавай сани, медведя грузить будем, а у нашей стоянки я его освежую... Вот к волчьему воротнику Дмитрия Ивановича и медвежья шуба...

Пересвет обернулся и укоризненно посмотрел на возбуждённого молодца. Покосился в сторону великого князя, который стоял над телом Ефима Дубка, пристально вглядываясь в его заросшее волосами лицо, и о чём-то думал... «Кажется, на слова Якова внимания не обратил... И не нужно сейчас, чтобы он слышал их... — внутренним мудрым чутьём оценил Пересвет создавшуюся ситуацию. — Что-то смущает великого князя... По лицу вижу — не по нраву ему всё это...»

Когда взвалили медведя на сани, Пересвет шепнул Якову:

   — Не прыгай как клзёл... Уймись!

Яков обидчиво поджал губы, но потушил радостный огонёк в глазах, отошёл в сторону, вытер снегом нож и спрятал его под одежду. Когда вернулся к саням, Бренк молча пожал ему локоть и горячо прошептал:

   — Помнишь, нам начальник сторо́жи говорил о человеке верхом на медведе, которого видели в шайке ордынских разбойников. Теперь ты понимаешь, кого мы порешили?.. Разведчика ихнего, я так полагаю... Мы потом об этом Дмитрию Ивановичу скажем. Да он и сам, наверное, знает, кто на нас напасть собирался... Спасибо тебе, Яков Ослябя...

Ветки орешника, доселе подпиравшие шею Ефима Дубка, вдруг подломились, и голова сильно запрокинулась на снег, обнажив ключицу. И на ней увидел великий князь розовую, похожую на клубничку родинку, которую он видел не раз у начальника каменотёсов, поднимаясь на белые кремлёвские стены... На миг подумал: уж не сам ли Ефим Дубок мёртвый лежит перед ним?.. Да с чего бы великому каменотёсу вздумалось по диким лесам на медведе ездить?! Да в ордынской шайке обитаться... Приметы-то, сказанные начальником сторожи, совпадают. Значит, это тот человек, медвежий верховой... А Ефим Дубок, которого, чай, щедро наградил Боброк, живёт теперь в довольстве и тепле, окружённый ребятнёй и счастливой хозяйкой... «Надо будет отыскать его да посоветоваться насчёт каменной пристройки к церкви Николы Гостунского...» — даже сейчас с почтением подумал Дмитрий Иванович о великом каменотёсе Ефиме Дубке, не ведая того, что он-то и лежит перед ним с пробитой шеей и раскинутыми, некогда сильными руками, которые искусно могли держать мастерок и меч...