Конец Антропоцена - [8]

Слух вернулся не сразу. Какое-то время она еще не слышала ни слова из того, что командир Зиновьев говорил ей по телефону. Арина как будто провалилась в недра земли и откуда-то оттуда, наконец, разобрала, что же он кричит в трубку:

– Алле! Алле! Арина Станиславовна! Вы меня слышите? Повторяю, Роберт серьезно ранен, но он жив. Находится в Москве, в госпитале. Его только что доставили вместе с остальными ранеными. Вы можете сейчас подъехать?

Тут до Арины начали доходить слова командира. Но потрясение было настолько чудовищным, что Арина смогла задать только один вопрос:

– Он жив?

– Да, конечно, жив, я же вам сказал, – Зиновьев явно был недоволен, что его не слушают.

– Я приеду сейчас. Это какой госпиталь? На Щукинской?

– Да, на Щукинской. Приезжайте. Внизу назовите ваше имя и позовите меня. Я буду там весь день.

– Хорошо, я скоро буду.

Арина выключила телефон и зарыдала. Женщины присели вокруг нее. Говорили что-то, гладили по плечам, успокаивали кто как мог. Кто-то из женщин принес воды, кто-то смочил носовой платок и приложил к затылку. Арина почти пришла в себя. Она поднялась. Нина Конышевская, нынешний руководитель Арины, стояла рядом.

– Нина… – только начала Арина.

– Арина, ни слова больше. Конечно, поезжай! Давай так, ты приедешь через неделю, и мы распределим твои часы по отработке. Мы все понимаем. Почти у всех кто-то на фронте сейчас.

И Нина в порыве приобняла Арину:

– Только немного приди в себя, иначе не доедешь до Щукинской.

Все подбадривали Арину, понимая, что у нее вернулся ее сын, ее мальчишка. И пусть он в госпитале, но живой. Подбадривали все, кроме двух молодых, но очень невежественных, грубых и наглых девиц. Они стояли поодаль и презрительно обсуждали Арину и ее падение.

Одна из них подошла к Нине и громко сказала:

– Не объясните, какого х…я тут происходит? Почему эта коза работает меньше нас, да еще и сбегает? Пусть отработает и вечером едет.

– «Эту» отпустила я. А если тебя что-то не устраивает, мы переведем тебя мыть полы в Госпитале Ветеранов. Там вечно не хватает персонала, – улыбнувшись, сказала Нина и отвернулась.

Девушка замолчала и отбежала к своему рабочему месту.

Арина расписалась в журнале и прошла к машине. Немного успокоившись, она направилась в сторону Щукинской через центр города.

В больнице Роберт пробыл целый месяц. Во время взрыва он находился не слишком далеко от эпицентра. Вместе с несколькими другими солдатами он отлетел в сторону и ударился о минометную походную установку. Переломов не было, но была очень сильная контузия головы и ожоги левого бедра и почти всей поверхности левой руки. При взрыве Роберт оказался почти в самом низу, под тремя товарищами, одежда на одном из которых загорелась. Роберт выбрался оттуда самостоятельно, но какое-то время находился в состоянии шока. Он смог вытащить с поля двух солдат и старшего лейтенанта и только после этого потерял сознание.

Только спустя две недели, уже находясь в Москве, он пришел в себя.

Из-за того, что в их доме теперь было два раненых бойца, Валентине Никифоровне укоротили рабочий день до двух часов, а Арине сократили до четырёх. И теперь Арина выходила на работу на два дня, а Валентина Никифоровна на один день. Еды пока хватало, но по всей Москве пайки стали сокращать.

Постепенно противники РФ начали продвигаться вглубь, оттесняя бойцов от границ. Поэтому была объявлена вторая волна мобилизации, которая больше не была частично добровольной, а стала носить строго обязательный характер.

Четкость

Наступил день, когда нужно было идти и продлять карточки на следующий месяц.

А продлят ли их? И будет ли вообще еще этот месяц?

Боже, сколько же вопросов роилось в голове Арины! Идти не хотелось, но это было необходимо.

– Мама, нам пора, – сказала Арина.

– Ариш, я готова, идем.

Они вышли из подъезда и проследовали по улице до нужного дома. Идти было – всего десять минут.

– Почему-то мне кажется, они не продлят, – сказала вдруг Арина

– Ну, подожди, Ариш, ведь в заключении врача четко написано: травмы и контузия Роберта подлежат длительному лечению и реабилитации. Не меньше шести-восьми месяцев. Неизвестно вообще, как будет дальше у него со здоровьем. Такая сильная контузия. Как не разорвались барабанные перепонки – вообще непонятно. То, что он не лишился слуха, – просто чудо.

– Мам, я-то это понимаю. Но и ты сама прекрасно знаешь: одна семья – минимум один член семьи на фронте, один на заводе или в госпитале.

– Ладно, давай не будем нагонять панику. Вдруг все просто продлят без вопросов, и все будет хорошо.

Арина коротко кивнула.

Они вошли в здание неприятного серо-розового цвета с заколоченными окнами. На табличке было написано: «Временная администрация взаимодействия с гражданами Москвы Гагаринского района ЮЗАО».

– Кто последний? У кого запись на десять тридцать? – спросила Арина. – У нас на десять сорок пять.

– Мы на десять тридцать, мы, – произнесла пожилая женщина в коричневом костюме.

У нее были очень смешные туфли с огромными бантами. Когда-то белые, теперь они были, по большей части, неровного серо-желтого цвета с оттенком красной фасоли.

– Ну что ж, ориентир у нас есть. Как только место освободится, присаживайся, – сказала маме Арина.