Кондор улетает - [94]

— Ты сидишь голая, а я даже при галстуке. — И он снова засмеялся.

Она ждала, не улыбаясь, не сердясь. Терпеливо. Когда он вдруг задохнулся от смеха, она потянулась через проход, взяла его за руку и притянула к себе. Он опустился на пол.

Если бы я мог, думал он. Она же знает. Я ей сказал. Уж куда прямее. Могла бы оставить меня в покое. Ведь я ей сказал.

Брюки врезались в тело. Наверное, перекрутились. Он заерзал. Она крепко прижала его к полу. Сильная, чертовка!

Она соскользнула к нему на пол. Тут было совсем темно. Тусклые лучи лампочки в камбузе сюда не доставали.

— Черт, — сказал он. — Говорю же тебе, что не могу.

Брюки врезались в живот все больнее. Он заерзал.

Она больно укусила его сквозь рубашку.

— Перестань, черт подери!

Она укусила его еще раз, а потом, увернувшись от его занесенной руки, стиснула зубами мочку его уха.

Она стискивала зубы все сильнее, и по его шее прокатывались волны боли. И вдруг по всему телу разлился жар. Жгучий. Давно знакомый. Слепые объятия во тьме…

— В следующий раз, — сказала она, — все-таки снимай брюки. Молния царапается, да и синяк от пряжки — не большое удовольствие.

Он почти ее не слышал.

— Послушай, — сказала она. — Меня ведь ждет такси.

— Я с ним расплачусь. — Он еле ворочал языком. — Сложим твои чемоданы ко мне в машину.

Она быстро одевалась.

— Я пойду с тобой.

Пока они шли по длинному бетонному пирсу, он не выпускал ее руки. И в машине всю дорогу домой.

— Разве ты не рад, что ошибся?

— Может, у меня выходит только с тобой.

Он играл пальцами Маргарет, тянул их то туда, то сюда.

— Больно, — сказала она.

— А может, мне это нравится.

— А может, мне это не нравится.

Она начала вырывать руку, но он только сильнее ее сжал.

— Послушай, — сказал он, — почему бы тебе не переночевать у меня?

— Нет. — Она с мягкой улыбкой покачала головой.

— Ну, пожалуйста.

— Подумай, что скажут соседи.

— К черту соседей!

Она наконец высвободила руку.

— Наверное, за все время, пока ты гонялся за юбками, туда ты никого не приводил?

Он сказал медленно:

— По-моему, это должно тебе польстить.

— О, конечно, — сказала она, — но я добропорядочная разводка и вернусь в отцовский дом.

Они молча ехали вдоль Нового канала с застойной, замусоренной водой. Потом Роберт сказал:

— Я переночую у тебя. В этом сараище кто заметит? Да и Старик уехал в Порт-Беллу. Сегодня же четверг, ты не забыла?

Она сморщила нос. Он разглядел эту гримаску даже в темноте.

— Ну, зачем тебе надо, чтобы кто-то у кого-то обязательно ночевал? Не глупи.

Я все испортил, думал он.

В отношениях с женщиной нельзя пускать в ход нажим — тут нужна легкость, мимолетность. Настаивай на своем — и они начнут думать о последствиях. Попробуй действовать нахрапом — и они решат, что дело нечисто. В таких случаях требуется только легкое, ласковое прикосновение сказочной волшебной палочки.

Утром, еще не совсем проснувшись, но заметив светлую полоску по краю опущенной шторы, он позвонил ей.

— Что случилось?

Он услышал позвякивание фарфора. Она завтракала.

Еще одна ошибка. Да что это с ним?

— Я хотел убедиться, что с тобой ничего не случилось.

— Конечно, со мной ничего не случилось.

— Теперь я это знаю.

Маргарет с хлюпаньем глотнула.

— Во всей Мексике я ни разу не пила приличного кофе. Паршивая страна. Послушай, Роберт, я всегда думала, что это женщине полагается звонить на следующее утро и говорить что-нибудь вроде: «Правда, было чудесно?» или «Когда мы снова увидимся?»

Он покраснел от обиды и злости.

— Да, конечно, — сказал он. — Но я знаю, где мы снова увидимся.

Она опять засмеялась.

— Нет, дружочек, в конторе ты меня сегодня не увидишь. Я еду в Порт-Беллу.

— Что тебе там понадобилось?

— Повидать сестру, — сказала она и повесила трубку.

В это утро все шло из рук вон плохо. Он никак не мог встать. И только мысль о том, что скоро должны явиться невидимые домохранители Анны, наконец согнала его с постели.

Он опоздал, но все равно он поехал не в контору. Он поехал в яхт-клуб, нетерпеливо лавируя в утреннем потоке машин. Он почти бежал по бетонному пирсу в ярком свете позднего утра. (Вчера в безлунной тьме он шел тут с Маргарет — и сейчас он словно все еще ощущал теплоту ее руки, нежность кожи, хрупкость костей, сжатых его пальцами.) На яхте он сразу пошел в каюту. И почувствовал ее запах: неподвижный, застоявшийся воздух был весь им пропитан. Ее бокал стоял на столике. Он взял его, увидел след губной помады, потер его об щеку, а потом о губы. Он убрал бокал на место в шкафчик, не вымыв его, и подошел к койке: полотняное покрывало еще хранило отпечаток ее тела. Он долго смотрел на покрывало, не касаясь его, потом налил себе виски, сел напротив и начал медленно пить. Снова наполнил бокал и вернулся на прежнее место. Допив, он вымыл бокал и убрал его.

Возвращаясь в город, он тяжело привалился к дверце, безучастно глядя на знакомые улицы. Он потер подбородок и обнаружил кое-где щетину — бреясь, он слишком торопился. Ну, не идти же в таком виде в контору. Он продолжал теребить жесткие волоски и, садясь в парикмахерское кресло, уже мог бы поклясться, что они длиной в палец, не меньше.

В контору он явился только к полудню. Его секретарша подняла на него глаза, поколебалась и ничего не сказала.