Кондор улетает - [56]

Она видела его совершенно ясно — наверное, глаза уже привыкли к темноте. Он выглядел ужасно: темные круги и мешки под сощуренными веками.

— Послушай, — сказала она, — а как насчет меня? Мне ведь надо пробраться к себе так, чтобы меня никто не увидел, а это в нашем доме совсем не просто.

— Скажи, что тебя лягнула лошадь. В Сицилии.

Она привстала и щелкнула его по кончику носа. Он отпрянул, точно от пощечины, ударился локтем о дверцу и скорчился от боли.

— Собаки тоже не любят, когда их бьют по носу. — Она осторожно перелезла с заднего сиденья на переднее.

— Аккуратней. — Он все еще держался за ушибленный локоть. — Ради бога аккуратней.

— Я и так уж стараюсь. Поехали.

Он вел машину молча и на большой скорости.

— У меня идея, — сказала она, когда машина остановилась у ее дома. — Только что пришла мне в голову.

— Избавь меня от своих идей.

— Облей сиденье бензином и подожги. Никаких улик.

— И никакой машины.

Он перегнулся через нее и открыл дверцу. Она вылезла, чинно придерживая платье, скрипя мокрыми туфлями. Эндрю сразу уехал.

— Ну, веселись! — сказала она вслед удалявшимся красным фонарикам.

Черный ход был заперт. Она хотела было позвонить, но передумала. Ничего, как-нибудь обойдемся.

В столб веранды был ввинчен большой крюк, который когда-то поддерживал маркизы. Если стать на него ногой и ухватиться за край водосточного желоба, то можно вскарабкаться на крышу. Пройти по скату, спуститься на трельяж, поднять оконную раму с металлической сеткой, юркнуть в комнату — и она дома.

Ей мешало платье, и она, закатав юбку, подсунула ее под пояс. Этот толстый валик мешал дышать. Не скули, малыш, приказала она себе.

На крышу влезть было просто. Внизу она увидела; аккуратный задний дворик — ухоженные клумбы, цветные пятна (то ли розы, то ли еще что-то) и высокие темные веера шелковиц у забора. Дальше чернели слепые окна соседнего дома — все шторы опущены.

Маргарет медленно выпрямилась. Еще одно усилие, старушка! Она вставила ногу в квадрат трельяжа, хихикнув оттого, что мокрая туфля тихо чавкнула. Перенесла вес на эту ногу, продвинулась вперед, вытянулась по стене и подняла раму. Ее туфля соскользнула с перекладины. Она услышала это, прежде чем почувствовала, что теряет равновесие. Стремительно вскинув левую руку, она уцепилась за подоконник, но так сильно ударилась, что от боли чуть было не сорвалась. Она отчаянно дернулась, чтобы всползти на подоконник. Если я остановлюсь, то у меня не хватит сил повторить все снова. Ну! Ее грудь лежала на подоконнике. Если бы не валик платья на животе, было бы куда легче. Просто гора какая-то! Черт бы побрал Анну и ее платье до пят!

Она повернулась на бок, проехав ребрами по подоконнику, скользнула наискось и перекатилась в комнату.

В пересохшем горле першило. Она сидела на ковре, поджав ноги, и хрипло дышала. Я щенок с длинной рыжей шерсткой и блестящим черным носом.

У нее было странное ощущение за глазами — череп точно стянуло проволокой. Она уткнулась в колени. Бесформенно осела. Как марионетка, у которой перепутались нитки.

Она сбросила платье (пальцы словно распухли и не гнулись) и, надев халат, зашлепала по коридору в кухню. Везде горел свет, но никого не было видно. Она достала бутылочку кока-колы и стала пить, стоя у открытого холодильника. Единственное прохладное место в летнюю ночь. Внизу как будто были гости. Ее отец любил бильярд, и в зале, занимавшем весь нижний этаж, стояло три бильярдных стола, подставки со множеством киев и полки с шарами. Самая приятная комната в доме, подумала она. Кожаные кресла и легкий запах деревянных панелей. Кто это? Свадьба еще продолжается? Ее босые подошвы ощущали ритмическое подрагивание: играла музыка. Она достала вторую бутылочку кока-колы. Ну и пусть!

Снизу донесся приглушенный крик. Раздался звон бьющегося стекла и новые крики. Дерутся. Ничего не скажешь, подумала Маргарет, уж если отец устраивает праздник, так со всеми онерами.

В коридоре на столе стояла высокая медная ваза с огромным букетом белых цветов. Маргарет подумала: я выйду замуж без всяких цветов. И в моем доме не будет ни одного срезанного цветка. Только в горшках, медленно задыхающиеся.

От нее тоже словно пахло гниловатой сыростью. Ну конечно. Она же разгуливала по воде… среди ряски, пиявок и бог знает чего еще.

Она вытянула руку и стала ее рассматривать. Темные волосики словно извиваются. Это их микробы шевелят. Скоро они позеленеют, станут тускло-зелеными, как бронзовые дамы у фонтана. А каково сидеть год за годом и смотреть, как у тебя перед глазами проходят поколения детей? Ешь маленьких чудовищ, давай их на завтрак, пусть-ка хоть один явится сюда после полуночи, и уж мы его не упустим. Сожри ребенка, сбрось бронзовое проклятье, и будешь свободной, свободной, свободной…

Она сунула за ухо пион и пошла принять душ. Напевая снова и снова: «Прощай же, ряска, прощайте, твари, прощайте, прощайте…» — она пыталась петь на мотив «Спокойной ночи, Айрин», но все время сбивалась.

Она легла. И начала думать об Анне в длинном белом платье и воздушной фате, замужней женщине в безупречно устроенном домике. О бронзовых дамах с голой грудью и целомудренно задрапированными ногами. О лунах, которые прыгали по небу, о деревьях, которые гнулись и раскачивались.