Кондор улетает - [17]

Он увидел, как почти рядом мимо проплыла ветка, и проводил ее взглядом — он не ожидал, что течение здесь такое быстрое. Еще раз оглянувшись на огни парохода, он поплыл мерными саженками. Запах воды вдруг переменился. Наверное, разные струи течения пахнут по-разному, решил он. Он раздумывал над этим, когда угодил в водоворот. Еще не сообразив, что произошло, он инстинктивно рванулся назад и почти выпрыгнул из воды, отчаянно выгибая спину и бешено молотя руками. Что-то ухватило его за ступни, и он отдернул их, резке поджав колени к груди. Потом перевернулся на живот, опустил лицо в воду и поплыл, напрягая все силы. Он почувствовал, что его уже не тянет вниз, но на всякий случай проплыл еще немного. Потом лег на воду передохнуть. Шея ныла от тяжести башмаков и одежды. Пояс с деньгами был на месте. Река опять переменилась — он плыл теперь по воде, гладкой, как зеркало.

Ему пришло в голову, что здесь заканчивали путь все неизвестные негры, которых эдвардсвильские лодочники сталкивали на быстрину. Вот тут собираются утопленники…

Доплыв до полосы трав, он обнаружил, что это вовсе не твердая земля, а топь, вязкая тина. Значит, выбраться из реки ему удастся только где-то выше по течению. Он с трудом пробирался вперед, наполовину вплавь, наполовину вброд, держась ближе к берегу, подальше от стремнины. При его приближении какие-то зверьки с плеском ныряли в воду. Должно быть, ондатры, решил он.

Когда наступит рассвет, с парохода его уже не будет видно, в этом он не сомневался. Но далеко ли еще шлепать ему по болоту? И долго ли он продержится?

Долго, черт побери. Очень долго.

Взошло солнце — белое, подернутое дымкой. Все, что во тьме лишь угадывалось, теперь было видно ясно. Футах в тридцати от него рыжела полоса быстрины, там же, где он стоял, вода была неподвижна. Он задрал голову и увидел на горизонте купу дубов. Значит, там берег — дубы в воде не растут. Он решил идти напрямик через болото. Надел куртку, но острые листья марискуса резали и ранили ему руки. Как ни странно, боли он не ощущал — его кожа после многочасового пребывания в воде сморщилась и утратила чувствительность. Он посмотрел на кровь, медленно сочившуюся мелкими красными каплями, и лизнул ее. У нее был вкус речного ила.

Он взглянул в небо. Сизая дымка на горизонте куда-то отступила, и небо начиналось от самых его глаз, свертываясь в длинный, узкий, ослепительно яркий туннель, которому не было конца.

Он осмотрел болото и заметил траву вроде рдеста. Он видел на Огайо такие рыжевато-бурые спутанные клубки корней и листьев, способные некоторое время выдерживать его вес. Если перескакивать с одной дрожащей кочки на другую, то он не успеет увязнуть.

Как игра в классы. Прыг-прыг-прыг, а промахнулся — выходи из игры. Отдохнуть можно на желтой камышовой кочке. Если их нет, продолжай прыгать. А если прыгать нет сил и рядом не найдется желтой кочки, чтобы передохнуть, что тогда?

Не останавливайся, приказал он себе. Пробирайся к дубам. За высоким тростником их не было видно, и он двигался наугад.

Под ногами блеснуло что-то белое, и он, Испугавшись неведомой опасности, стремительно прыгнул дальше. Но после двух панических прыжков вдруг сообразил, что это могло быть, и вернулся. Из болота торчал крохотный твердый островок, белый от выгоревших на солнце раковин. Опасаясь змей, он примял редкую траву и сел. Даже в этот ранний час ракушки были теплые. Он опустил руки между коленями и облегченно сгорбился. На улицах Баии он видел людей, которые сидели вот так же, только на них были шляпы. Солнце жгло ему затылок, и он пожалел, что у него нет шляпы. Правда, под дубами тень, надо только добраться туда.

Он покачивался взад и вперед, болтая руками между согнутыми коленями. Подбородок почти касался груди, голова тряслась.

Прямо как яблоко, черт бы ее подрал, прямо как яблоко на стебельке.

Он с трудом встал. С высоты ракушечного холмика он увидел над тростником дубы — до них было около полумили. Теперь он знал, что не собьется. Ну, пора идти.

Дубовая роща, когда он до нее добрался, оказалась куда больше, чем он думал. Он залез на высохший дуб и огляделся. Полоска суши, изгибаясь, как спина аллигатора, уходила в болото на четверть мили. На земле — ни кустика, только опавшие листья да сухие сучья.

Не так уж плохо.

Он сел под деревом, прислонился к стволу и закутал голову курткой, чтобы укрыть лицо от москитов. Но если они жгут так сейчас, среди бела дня, когда дует легкий ветер, думал он, так что же будет в сумерках? А ночью? Надо бы развести дымник. Но у него нет спичек, он не сообразил их захватить. Из-за этого, сказал он себе, его кости, возможно, будут белеть вот тут на ракушках. Но он не верил этому. Ведь ему едва исполнилось тридцать, мышцы на плечах и спине были налиты силой. Он ощупал упругую мощь своих ног. Ничего, он что-нибудь придумает.

Москит пробрался под куртку, уселся у него на носу и принялся сосать соленый пот. Оливер медленно поднес руку к лицу и раздавил его.

Он не находил себе места. Москиты жалили сквозь одежду, тело горело и зудело. Надо развести костер.

Трут он добыл, растерев в порошок пригоршню сухих листьев. В листьях оказались клещи. Он с недоумением смотрел на их красные тельца. Откуда они здесь взялись? Наверно, ондатра занесла.