«Кондор» оставляет следы - [26]

В процессе втягивания вооруженных сил в политическую борьбу в их недрах происходила постепенная дифференциация: обрисовывалось два крыла — ультраправое и умеренно-реформистское.

В феврале 1973 г. патриотически настроенные военные заявили, что впредь не намерены быть «вооруженной рукой экономических и политических групп». Они обнародовали привлекшие к себе широкое внимание общественности коммюнике № 4 и № 7, в которых изложили свою программу необходимых стране демократических преобразований. Программные положения этих документов, как отмечает Хулио Гонсалес, «частично совпадали с платформой рабочего и народного движения»{17}. Авторы двух коммюнике ставили вопрос о необходимости демократических преобразований, критиковали правительственную политику, обличали коррупцию. На митингах и демонстрациях народ заявил о поддержке требований «национальной реконструкций», выдвинутых реформистским крылом армии.

Официальный Вашингтон с неудовольствием следил за развитием уругвайских событий. Правительство, реакционная военщина Уругвая тоже были крайне встревожены. Они обрушились с нападками на патриотическую, демократическую часть военных. Иные из этих военных подверглись аресту. Некоторые были уволены в отставку или переведены в другие части. Эти чистки, а также правительственная пропаганда, разжигавшая в вооруженных силах настроения антикоммунизма, привели к тому, что в течение последующих четырех месяцев в армейской среде соотношение сил постепенно изменялось в пользу правого крыла.

27 июня президент Бордаберри, опираясь на правое крыло армии, распустил парламент и возглавил созданное им диктаторское военно-гражданское правительство. Институты «представительной демократии» были ликвидированы. Политические партии утратили возможность легальной деятельности. Начался новый, мрачный период уругвайской истории. Период, затянувшийся по сегодняшний день.

Кто стрелял в полковника Трабаля?

Новые властители страны сразу же после переворота столкнулись с упорным народным сопротивлением. Через два часа после роспуска парламента началась всеобщая забастовка, которая продолжалась полмесяца. В последующем сопротивление принимало другие — самые различные — формы, и диктатура ни на минуту не чувствовала себя спокойно. Стабилизации режима препятствовали также экономические трудности, переживаемые Уругваем.

К тому же и в самой армии оставалась прослойка военнослужащих-патриотов. Недаром в августе 1973 г. пленум ЦК КПУ среди основных направлений деятельности партии в новых условиях наметил «продолжать проведение политической линии, направленной на обеспечение союза демократических гражданских слоев с демократически настроенными военными»{18}. Правительство, опасаясь углубления противоречий в вооруженных силах и возможности возникновения на этой почве военно-политического кризиса, не прекращало чистку армейских кругов, начатую еще до переворота, перемещало офицеров из гарнизона в гарнизон. Руководителя Широкого фронта генерала Либера Сереньи, а также его соратников — генерала В. Ликандро и полковника К. Суфриатеги — бросили за решетку.

Среди тех, кто вызывал у властей сомнения в благонадежности (правда, в значительно меньшей степени, чем Сереньи, Ликандро или Суфриатеги), был некий полковник Трабаль. В офицерской среде он был человек известный и влиятельный, и потому от него избавились, так сказать, почетным для него манером — послали военным атташе в уругвайское посольство во Франции.

Что же он представлял из себя, этот видный офицер вооруженных сил Уругвая, бывший шеф военной разведки? И почему он стал неугоден новым властям?

Происходил он из семьи военных. Был твердым сторонником верности вооруженных сил конституции страны (иначе говоря, являлся противником военных переворотов). Был щепетильно честен и относился крайне неодобрительно к явлениям коррупции и стяжательства, распространенным в правящих кругах.

В феврале 1973 г., за несколько месяцев до реакционного военного переворота, Трабаль стал одним из главных составителей уже упоминавшихся нами коммюнике № 4 и № 7, с которыми выступила группа прогрессивных офицеров.

Важно отметить также, что во время своего сравнительно недолгого пребывания на посту руководителя военной разведки Рамон Трабаль добивался вывода подчиненной ему службы из-под контроля соответствующих служб США. В политических кругах Уругвая этот факт хорошо известен.

Июньский правый государственный переворот 1973 г. зажал в тиски патриотическое движение части офицерского корпуса. В стране начались произвольные аресты, репрессии, пытки политических заключенных. Полковник в этих бесчинствах участия не принимал. Демократ и патриот (каким его считали, в частности, и уругвайские коммунисты){19}, он пришелся не ко двору новым властям и вскоре был отправлен в свою почетную парижскую ссылку, где прожил последний год своей жизни.

Во французской столице Рамон Трабаль жил на авеню Пуанкаре. 19 декабря 1974 г. полковник на своем голубом «рено» ехал из посольства домой — ко второму завтраку.

Было минут десять второго, когда машина остановилась подле многоквартирного дома под номером 15. Полковник вышел из машины и, подойдя ко входу в гараж, что располагался в подвальной части дома, включил систему, открывающую гаражные ворота. Он не заметил двух мужчин, притаившихся под аркой съезда в гараж. А они ждали его. Ждали, сжимая пистолеты. Увидев полковника, они открыли огонь. В тишине безлюдной улицы раздались выстрелы. Семь выстрелов подряд. Трабаль упал на затоптанный асфальт. Одна из пуль, не попавших в цель, угодила в боковое стекло машины. Осколки, сверкнув на солнце, рассыпались по мостовой.