Концерт в криминальной оправе - [45]

«Конечно, ничего кроме двух ножей у нас не пропало, и телевизор больше молчал, чем работал, — думал он. — Но при таких-то уликах милиция могла, обязана была что-то сделать».

В дом забрались подростки, это ясно. Наверное, нахулиганила ребятня из интерната или пригородного детдома. Отпечатки пальцев малы, обувь тоже небольшого размера, отрезанные манжеты брюк. Ножи мальчишек заинтересовали — факт, а вот дорогую краску, которую бомжи или алкоголики наверняка прихватили бы, оставили. Опять-таки пили не чай, а какао…

И потом. Разве не проще тем же следователям да криминалистам потратить несколько дней на розыск пацанов, чем десятки раз выезжать на хулиганство ли, кражи по окрестным деревням да садовым участкам? Непонятно, что это — бессилие властей или обыкновенное равнодушие, халатность? Органам, как и медицине, нужна профилактика. Врачи, к примеру, на тысячу флюорограмм выявят рак — большая удача. На сотни диспансерных женщин — пару опухолей, среди целой школы — несколько десятков детей с плохим зрением, слухом, нарушениями осанки, опять успех.

Протест нарастал. Иван Осипович решил действовать, философствование и бесконечные думы мало чем могли помочь делу. В августе долгожданный отпуск, тогда-то из Бекетова он сходит в детдом, интернат, займется, как называется в детективах, частным расследованием. Надо только из милиции все поскорее забрать. Без улик — обуви и шапки злоумышленников вряд ли удастся опознать. Он позвонил в райотдел, той женщине, следователю, Березовская ее фамилия, что зайдет за вещами.

— А мы вашего ничего не изымали, вещдоки уничтожили, — ответила она. — Кабинет и так весь забит, хранить негде.

— А банка, пробитая ножом?

— Ее тоже выкинула, да и консервы стали портиться. Вам акт дослать или на слово поверите?

Вот теперь искать стало действительно некого. Круг замкнулся.

… Поздней осенью, в ночное дежурство Ивана Осиповича вызвали в приемный покой. Скорая из района привезла подростка, с подозрением на острый аппендицит. На кушетке, прикрытый простыней, лежал худенький рыжеволосый мальчишка, с бледным от боли лицом. Едва коснувшись втянутого, твердо-напряженного живота (симптом Щеткина-Блюмберга оказался налицо), Терентьев отправил его в операционную.

Случай выдался не из простых: аппендикс Павла располагался не спереди, как обычно, — сзади кишечника. Там и произошел его прорыв, в брюшную полость излилось много гноя. Хирургам пришлось повозиться около двух часов, пока не убедились, что все сделано достаточно надежно.

После полудня, Иван Осипович зашел в палату осмотреть прооперированного. Мальчик спал. Врач с удовлетворением взглянул на белокожее веснущатое лицо, едва дотронувшись до руки, сосчитал пульс.

«Похоже, пойдет в порядке, без осложнений», — прикинул он. Рассеянным взглядом Терентьев скользнул по тумбочке, поправил сползшее одеяло. Внезапно за стаканом с водой и влажным марлевым бинтом, которым обтирали губы Павла, он увидел складной изящный нож красного цвета. Рука потянулась к нему. Еще не коснувшись «швейцарца», Иван Осипович интуитивно почувствовал, что это именно его нож. Осмотрел, все приметы налицо: сломана тоненькая пружинка у ножниц, нет двух средних зубцов у пилочки, уничтоженных шестилетним внуком, пытавшимся перепилить гвоздь, в узком коридорчике рукоятки отсутствует зубочистка.

Минуты две Терентьев вертел нож в руках. Смотрел то на мальчика, то на столь неожиданно найденную и дорогую сердцу вещицу. Приоткрыв дверь, медсестра позвала его к телефону. Хирург положил нож на место, туда подальше, за стакан. Сжав в кармане халата до боли в пальцах стальной овал стетоскопа, он вышел из палаты.

Санитар морга

I.

Морг стоял рядом со старой баржей у самого края залива. Неподалеку, метрах в двухстах от него, за проржавевшей оградой находилось кладбище. И поскольку поселок рыбаков да бывших зеков назывался Половинкой, эти последние людские прибежища так и называли: Половинка-один и Половинка-два. Наверное, исходили из последовательности бытия, которая, как и в жизни, сохранялась: вначале покойный поступал в морг, а потом уж его, взрезанного и зашитого, отвозили на погост, предавая мерзлой неласковой земле.

Исторически кладбище здесь сложилось давно, еще с конца двадцатых, когда рядом с Половинкой создавались первые сталинские лагеря. А морг появился три года назад. Взамен старого, сгоревшего, что находился на территории больницы. Так начальство распорядилось, и опять же выгода — экономия на транспорте, с которым в этих местах всегда была напряга.

С баржей, где с приходом тепла обживались местные бомжи, морг соседствовал с весны до зимы. И причиной такого непостоянства стала его способность к передвижению — следствие фантазий бывшего мэра. Много об этом ходило слухов и пересудов, но с весны деревянный короб ставили на шесть прочных колес, к зиме «переобували» в широкие стальные полозья. Так приют мертвых и кочевал с места на место, отъезжая иной раз и за сотню километров от поселка.

Сегодня трупов не было. Николай Селезнев, санитар и сторож морга в одном лице, сидел у полыхавшей буржуйки и кривой секционной иглой прошивал худой валенок. Лицо его, смятое поздней выпивкой и еще не состоявшимся похмельем, чем-то напоминало тот валенок, что он держал в руках: желтоватое, в комьях седой спутанной бороды, клочьями поднимавшейся к вискам и сливающейся с выцветшим мехом, надвинутой почти по самые глаза ушанки.