Концерт по заявкам - [61]
— Ты, ты это серьезно?
— Вполне, — по-прежнему глядя в зеркало, ответила Вероника.
Он был вспыльчив и знал об этом. Когда-то, в той прежней жизни, он вскипал, случалось, вспылив, наговорит Элисо множество резких, даже грубых слов, правда, позднее, когда успокоится — он был, подобно всем вспыльчивым людям, отходчив и незлопамятен, — начинал просить у нее прощения, каяться, проклинать себя и клятвенно обещать никогда больше, ни одного слова…
Элисо тоже была отходчива, но разумеется, горячая южная кровь давала себя знать: однажды, разозлившись на него, она запустила в него чашкой, а после плакала, целовала его плечо, чашка попала ему в плечо, не причинив, впрочем, ни малейшего вреда, и тоже кляла себя и обещала никогда больше не распускаться…
Полукаров вдруг почувствовал, как резко и больно застучало сердце, кровь хлынула в щеки и стало трудно дышать.
— Тогда, может быть, тебе вообще тяжело жить со мной вместе? Может быть, для тебя будет лучше, если я уйду, скроюсь, сгину навсегда? Ну, говори, я жду…
Он чуть было не схватил Веронику за руку, спокойно, почти невозмутимо продолжавшую расчесывать гребенкой волосы.
Она искоса глянула на него, потом отвела глаза в сторону, снова глядя на себя в зеркало. Потом бросила взгляд на часы, висевшие напротив, около окна, воскликнула с непритворным испугом:
— Боже мой, уже так поздно, а я все еще не готова…
Он хотел высказать ей сейчас все как есть, еще и еще раз спросить, неужели она готова порвать с ним окончательно, неужели ей не дорого все то, что их связывало, или она не ценит того, что он из-за нее оставил жену, сына, порвал с ними, только из-за нее одной…
Он посмотрел на Веронику и понял, сейчас она далека от него, дальше далекого, как говорил иной раз Лешка… Сейчас до нее не достучаться, она никого и ничего не слышит, не видит…
Он встал, повернулся, тщательно закрыл за собой дверь. Медленно, не глядя ни на кого, спустился по лестнице вниз. Кто-то, он так и не успел узнать кто, крикнул ему:
— Не забудьте, позовите на генеральную…
— Да, — глядя прямо перед собой, сказал Полукаров. — Позову непременно…
Гардеробщица подала ему пальто. Кругом раздевались зрители, что-то говорили, смеялись, окликали друг друга. Царила обычная шумливая суета, как и всегда перед началом спектакля.
Накинув пальто на плечи, Полукаров быстро, боясь встретить знакомых, выбежал из подъезда на улицу.
Какие-то люди шли ему навстречу, кто-то, должно быть опаздывающий, обогнал его, он ничего, никого не видел.
Вот все и кончилось.
Должно быть, она давно уже тяготилась им, давно уже мечтала остаться одна. Лешка Коробков сказал, что есть такие женщины, которые предпочитают одиночество всему на свете и ни за что не согласятся изменить свою жизнь, избавиться от одиночества. Впервые он подумал о том, что, наверное, Вероника тоже такая, больше всего любит и ценит свое одиночество.
В самом деле, если так вдуматься, друзей у нее нет, подруг тоже, она заметно чуждается шумных сборищ, трудно и неохотно сходится с людьми. Наверное, в театре ее не любят, возможно и за это, как-то она призналась ему, что ее утомляют люди, что больше всего она любит полежать с книжкой совершенно одна.
— Как же ты могла выбрать такую профессию? — спросил он ее тогда. — Ведь у тебя профессия, прямо скажем, самая что ни на есть громкая и всегда на людях.
Она пожала плечами, а он забыл этот разговор. Теперь вот вспомнил.
«А любила ли она меня? — спросил себя Полукаров. — Или жила со мной просто потому, что не могла не уступить моему натиску, поддалась моему чувству? А сама не любила ни капельки? Неужели так могло быть? Неужели?»
Незаметно для себя он свернул на Петровский бульвар. Уже был вечер, бульвар заметно опустел, лишь иногда попадались редкие прохожие да кое-где на скамейках сидели молчаливые парочки.
Невольно он позавидовал:
«Вот кому хорошо! Сидят рядышком, и больше никто им не нужен. Глядят друг на дружку, и каждый представляется другому самым красивым. Самым лучшим во всей вселенной. Впрочем, так и должно быть. Разве Вероника не казалась самой изо всех прекрасной, самой лучшей, единственной на всем свете?»
У него снова больно сжалось сердце, так больно, что он даже остановился, словно не было сил шагать дальше.
Потом дошел до трамвайной остановки. Там стояла полупустая «Аннушка», готовая вот-вот тронуться в свой путь вдоль бульваров.
Он вскочил в вагон, вдруг вспомнил, что некуда ехать. Домой, туда, где все это время он жил с Вероникой, больше хода нет! Он туда не вернется, с этого дня они больше не будут вместе. Так тому, видно, и быть. Куда же ехать? К кому?
Потом он вспомнил о Лешке Коробкове. Вот к кому следует поехать, только к нему, старому другу, незаслуженно, чего греха таить, забытому, они редко виделись теперь, и все-таки Полукаров знал, Лешка не обидится на него, а если даже и обидится, не покажет вида, он такой…
РАССКАЗЫ
АРТИСТКА
Она живет в Калашном переулке, в четырехэтажном, старинной кладки доме.
У нее крохотная однокомнатная квартирка, миниатюрная, словно обитель Дюймовочки. Мебели в комнате очень мало, а на кухне и того меньше: плита, полка над плитой, маленький столик и еще холодильник «Морозко». Зато и в комнате и на кухне все стены в портретах. Кое-где висят старые, пожелтевшие от времени афиши, на них чуть ли не в полметра величиной фамилии прославленных некогда киноактеров, которых теперь уже никто не помнит; среди фамилий второстепенных участников фильма и ее фамилия, мелким шрифтом.
