Концерт по заявкам - [57]

Она не стала спорить:

— Возможно.

Он сказал полушутя:

— К тому же, думаю, тебе просто неохота учить новые слова, их там немало во втором варианте…

Как бы нехотя она улыбнулась:

— Уж ты скажешь…

День премьеры приближался, была объявлена генеральная; Полукаров почти не видел Вероники, она уходила на репетиции рано утром, а когда он являлся из редакции домой, уже спала крепким сном.

Однако утром он все-таки ухитрялся встать раньше нее, приготовить ей завтрак под осуждающим взором сердитой соседки, тщательно устанавливал на подносе чашку, молочник, сковороду с яичницей, нарезал батон тонкими ломтиками, так любила Вероника, и нес все это в комнату, где Вероника, уже причесанная, одетая, сидела у зеркала, привычно внимательно разглядывая свое лицо.

Она принимала его заботы как должное, не спорила с ним, не подшучивала, но как-то сказала:

— Ты меня вконец избалуешь. Так не годится.

— Почему? — спросил он.

— А вдруг случится так, что мы не будем вместе и кто-то другой не будет меня так баловать, каково мне будет?

— А мы всегда будем вместе, — ответил Полукаров, старательно улыбаясь, чтобы она не поняла, как вдруг резко и больно отозвались в душе эти ее слова.

Вероника переспросила:

— Всегда? Ты уверен, что мы будем всегда?

— Да, — ответил он, — конечно, уверен, а ты?

Она покачала головой:

— Как можно быть уверенным, когда мы, люди, все не навсегда, разве не так?

— Пока я жив, я не представляю себе жизни без тебя, — ответил Полукаров.

Однажды он сказал ей:

— Ты очень добрая.

— Кто? Я? — удивилась Вероника, подумала, пожала плечами: — Нет, я никогда не была ни доброй, ни злой, просто старалась выработать в себе доброту.

— Как это — выработать? — не понял он.

— А вот так. Ведь доброту тоже можно выработать, стараться быть по возможности доброй, терпимой, не раздражаться попусту, не злиться…

— Лешка Коробков говорит: не злись, не ревнуй, не завидуй и проживешь сто лет, — сказал Полукаров.

Вероника замахала на него обеими руками:

— Вот уж чего не хочу, не желаю жить так много, надоест…

— А вдруг не надоест? — спросил он. — Во всяком случае, я постараюсь, чтобы тебе не надоело, если, разумеется, сам к тому времени буду жив…

Она повела на него глазом, словно хотела сказать что-то, и все-таки промолчала. А ему в этот момент подумалось: «Если к тому времени мы будем вместе… Может быть, мне передались ее мысли?» — спросил он себя, глянул на Веронику, она смотрела на него ясно, открыто, и он на миг устыдился своих мыслей.

— Как, проводишь меня? — спросила Вероника.

— Увы, — ответил с сожалением Полукаров. — Надо писать очерк.

— Тот, что привез из командировки?

Он кивнул:

— Тот самый.

Примерно дней десять назад он был в командировке в Тульской области.

Полукаров любил ездить, видеть и узнавать все новое; если бы не Вероника, не страх за нее, как бы чего не случилось с нею, пока он в отъезде, как бы она не отвернулась от него, он бы с радостью ездил куда угодно, в любой город, поселок, деревню…

Обычно уже в поезде он начинал приглядываться к окружающим его людям, прислушиваться к разговорам, подмечая что-то наиболее характерное, бросающееся в глаза.

На этот раз с ним рядом сидели две старухи — мать и дочь, матери лет под девяносто, дочери, естественно, на двадцать лет меньше.

Дочь уговаривала мать переехать к сыну в город, мать возражала:

— Куда мне трогаться? Всю жизнь в деревне прожила, здесь и помру…

И, что больше всего поразило Полукарова, обе, и мать и дочь, стали серьезно, как-то удивительно деловито и трезво обсуждать будущие похороны матери.. Сама старуха говорила, вытирая натруженными, темными пальцами сухие губы:

— Стало быть, платье пусть будет то, которое наверху в укладке лежит, серенькое в крапинку, найдешь?

— Конечно, найду, — отвечала дочь. — А платок какой?

— И платок там же, рябой, с каймой серой, в розовую бумагу завернутый, а главное, не забудь батюшку из Скуратова позвать, нашего не надо, ну его, а скуратовского — это в самый раз. Не забудешь?

— Не забуду, — обещала дочь.

— И на поминки Прохора не пускай, всех, кого хочешь, приглашай, а его не надо, не хочу, чтобы он пришел да за упокой моей души пил…

— Не бойся, не придет, — успокаивала ее дочь. — А ежели придет, я его сама как есть вытолкаю…

Полукаров слушал, дивился. Что за простота, что за обыденность, ведь говорят о самом страшном, самом значительном — о смерти. Причем не притворяются, само собой, не играют, а и вправду относятся к смерти буднично, как к чему-то неизбежному, равно ожидающему каждого на земле.

Должно быть, в этом заключено подлинное нравственное здоровье, в таком вот трезвом отношении к смерти, в небоязни ее…

Обе женщины вылезли из вагона, а Полукаров еще долго вспоминал обеих, еще долго слышался ему хриплый, негромкий голос старухи:

— И на поминки Прохора не пускай…

Поезд немного опоздал, Полукаров едва успел забросить свой чемоданчик в гостиницу и прямиком направился на завод: там было открытие профилактория для рабочих; вот об этом самом профилактории Полукаров должен был писать очерк в газету.

— Получится у тебя? — спросила Вероника.

— Надо, чтобы получилось, — ответил Полукаров, — тема вполне достойна.