Профессор раньше никогда не выступал в кафедральном соборе святого Павла, и для него было неожиданностью, когда, поднявшись на хоры, он обнаружил, что люди сидят к органу лицом. Спинки скамей, оказалось, откидывались на обе стороны: во время службы — к алтарю, в дни концертов — к органу. Он приготовился увидеть только затылки, и вдруг — глаза, лица, слабое их свечение, пригашенное полумраком зала. Он подошел к балкону, поклонился: аплодисменты. В городе ждали приезда знаменитого органиста — собор был полон.
Створки органной кафедры раскрыты: тройной ряд мануалов, справа и слева регистровые рукоятки, кнопки, рычаги.
При испытании органа Иоганн Себастьян Бах обычно включал все регистры, играл так звучно, как только позволял инструмент, говоря, что прежде всего должен знать, хорошие ли у органа легкие.
Профессор сидел к залу спиной, но знал, чувствовал каждой клеточкой своего существа внимание, поддержку всех присутствующих там людей. И не было в этот момент ни одной мысли, переживания, какое бы он хотел сейчас от них утаить. Всего себя, всю музыку — туда, в зал, этим людям. Полное с ними сродство — музыка всех объединяла. Как прессом выдавливала все суетное, неблагородное. Профессор не мог себя сейчас щадить, и этих людей — тоже…
Он играл, пальцы вдавливались в клавиатуру. Играл Баха — то, о чем немыслимо словами сказать, о самом человеческом — о человеческом страдании.
Драма реальной человеческой жизни — вот что раскрывали в своей музыке Моцарт, Бетховен, Бах. Но в преодолении личного, замкнутого — к восприятию мира в целом. Мира, где скорбь и радость сплетены в единый клубок, и лишь многоголосьем можно выразить животворную его силу. Люди слушают, подчиняются этой музыке как стихии. Стихии гения, прозревшего и этот век и ныне живущих…
