Концерт для баритона с оркестром - [33]

Марьям я так и не увидел, все время искал ее глазами в зале, но ее не было. Сеймур время от времени настороженно поглядывал на меня, видно, в ожидании каких-то событий, и успокоился только в "Латвии".

Когда мы расселись, Давуд Балаевич сказал нам, что впечатление мы на всех произвели самое что ни на есть грандиозное, и теперь нам только и остается, что не зазнаваться и терпеливо ждать приятных перемен, потому что отныне время начнет работать на нас. Адиль сидел рядом со мною и все время, пока тот говорил, слушал его с разинутым ртом и сияющими глазами. Мы ехали по шоссе, освещаемому только светом луны, ребята быстро задремали, Адик тоже заснул, положив голову мне на плечо. Это здорово напоминало те дни, когда наш оркестр работал в клубе Сельхозтехники. Выезжали мы в районы почти каждый день за восемьдесят, а то и сто пятьдесят километров, бывало, что проводили в пути из-за полуторачасового выступления чуть ли не весь день. Я тогда уже ушел из дому и нигде не учился. Не знаю, сколько бы еще мы там проработали, если бы у меня не пропал голос. Совершенно пропал. Тогда-то Сеймур и объявил директору клуба о том, что мы уходим. Мы все при этом присутствовали, Сеймур весь трясся от злости и, ни разу не сострив, прокричал заведующему, требовавшему, чтоб мы проработали еще две недели, что из-за подлости и жадности этого его клуба человек потерял прекрасный голос, и угрожал подать на заведующего в суд. Сеймур и Адиль отвели меня к очень хорошему специалисту, и он, осмотрев меня, сразу же сказал, что голос я потерял на почве нервного перенапряжения, и стал меня успокаивать, хотя мне к этому времени все было безразлично. Он прописал мне курс иглоукалывания. Если бы не Сеймур с Адилем, я бы ни за что его до конца не прошел, потому что не верил в эти дурацкие иглы, которые втыкали в меня за сеанс по восемь - десять штук. Ребята каждый раз заходили за мной, и мы расставались только после сеанса. Через два месяца голос ко мне полностью вернулся. Но в клуб Сельхозтехники мы, несмотря ни на что, не вернулись.

Николай Федорович и его жена за всю неделю не пропустили ни одного нашего концерта. А вечером, накануне своего отъезда, он пришел к нам в гостиницу и сказал, что окончательно договорился насчет меня в Министерстве, культуры. Через месяц в Венгрии начинается фестиваль песни, и я там должен буду выступить. Я не сразу понял, что речь идет пока только обо мне одном. Николай Федорович объяснил, что мне придется выехать в Москву дня через два и там в течение месяца готовить с опытным концертмейстером программу. Мне сперва было неудобно, но потом я успокоился, когда убедился, что все ребята и Давуд Балаевич искренне за меня рады. Тем более, что Николай Федорович обещал уладить с филармонией все недоразумения, могущие возникнуть из-за отмены следующих после Ялты гастролей, так, чтобы оркестр не пострадал в материальном отношении.

В эту ночь я долго не мог уснуть.

Проснулся я, как всегда, рано. Так и есть, на часы можно было бы и не смотреть - без десяти пять! Как будто у меня внутри встроен будильник с заводом, не ограниченным по времени, чуть ли не с самого детства это продолжается: как бы я поздно ни лег накануне, должен проснуться на рассвете. Никакого удовольствия мне это не доставляет, потому что, как правило, мысли в это время приходят на редкость паршивые; из всего, что можно вспомнить, почему-то утром вспоминается самое неприятное. Хотя сегодня, кажется, жаловаться не на что: еще сквозь сон я почувствовал - настроение у меня нормальное, а проснувшись окончательно, понял, что имею все основания назвать его хорошим и даже радостным.

Я встал и подошел к раскрытому окну. Ощущение прекрасного утра проникало в меня постепенно легкими лучами восходящего солнца, окрасившего нежным розовым светом спокойную поверхность моря, безлюдную набережную и сам воздух, пахнущий цветами и свежестью.

Адиль спал. Обычно он спал беспокойно, что-то невнятно бормоча во сне. Сегодня же, судя по спокойному лицу, ему снилось что-то приятное. Может быть, во сне он встретился с "кадром в желтом" и как раз сейчас они гуляют по набережной под окнами "Ореанды" или же завтракают на первом этаже его знаменитого дома на берегу Каспийского моря. Об этом доме - Адиль собирался построить его в будущем на побережье - знал весь оркестр. Весь второй этаж отводился, по проекту Адиля, под комнаты, в которых будут жить приятные и близкие люди. Первый же этаж представлял собой просторный зал без единой перегородки. Здесь за длинным столом каждое утро будут в полном составе собираться на завтрак жильцы второго этажа. Завтраку на первом этаже Адиль придавал особое значение, он утверждал, что ничего не может быть приятнее, чем с утра встретить одновременно всех самых приятных людей за столом, где, кроме них, не увидишь ни одной противней морды.

Стараясь не шуметь, я оделся и вышел из номера.

Я прошел до конца всю набережную, в самом конце ее, у причалов, свернул в сторону и пошел бродить по тихим прохладным улицам.

Я не ощущал ни малейшего признака усталости, когда через два часа беспрерывной ходьбы подошел к Ботаническому саду.