Концерт для баритона с оркестром - [18]

Я заметил, что и Адик вздрогнул, когда Тоска подошла к зубцам башни, бросилась вниз и ее тело разбилось о чернеющие внизу камни тюремной мостовой.

Чего ты, - сказал Адик. - Это же театр, значит, все неправда.

Мы вышли из кинотеатра, снова остановились у афиши.

- Ян Кипура. Какое красивое имя.

- Это кто? - спросил Адик.

- Певец, который играл Каварадосси... А ее зовут Ива Конти... Солистка Миланской оперы.

По дороге домой я сказал Адику, что окончательно решил съездить к матери. Он тоже захотел со мной поехать, но я сказал, что не стоит. Честно говоря, я очень боялся, что мама может сразу меня не узнать, еще подумает, что ее сын Адик, все-таки в последний раз она меня видела, когда мне было два года... Я-то ее узнал бы сразу, по фотографии, взрослые ведь не очень меняются... Но Адику я об этом ничего не сказал.

Ящик с коконами тетя Мензер поставила на трельяж так, чтобы его золотисто-серебряное содержимое отражалось сразу в трех створках. Она всем говорила, что когда она смотрит на этот ящик, то чувствует, как у нее начинают успокаиваться нервы. Нервы ее окончательно не успокоились, потому что через некоторое время кончики коконов потемнели, а еще через несколько дней в них появились некрасивые мокрые дырки, из них, извиваясь всем телом, выбрались на волю какие-то существа неприятного бурого цвета. Через полчаса, обсохнув, они превратились в крупных пушистых белых бабочек. Никому бы в голову не пришло, глядя на них, что они могли поместиться в коконы и что они вообще когда-то были червями. Бабочки трепетно подрагивали крыльями, обсыпанными нежной пудрой, сперва потанцевали на ковре, вытканном червем-неудачником, а потом здесь же в ящике, летать они не умели, все разом, разделившись на пары, набросились друг на друга и намертво сцепились туловищами, беспрерывно при этом взмахивая крыльями. Тете Мензер это очень не понравилось, она покраснела, и лицо у нее было такое, как будто ее кто-то обманул или обругал. Она прикрыла ящик куском картона и убрала его с трельяжа, а нам с Адилем

сказала, чтобы мы шли заниматься. Но мы все равно, когда ее не было на кухне, время от времени заглядывали под картон. Бабочки оставались соединенными еще сутки, а потом они вялой походкой разошлись кто куда. Пудра с крыльев облетела начисто, да и от крыльев остались сплошь обгрызанные по краям ветхие треугольнички.

Вечером того же дня все бабочки до одной были мертвы, На шелковом дне ящика, после каждой из них осталась небольшая горка светлых семян-яичек. Дядя посоветовал запрятать их в какое-нибудь темное место, чтобы следующей весной червяки не вылупились раньше срока. Я смотрел на этих мертвых бабочек, на их дырявые гробы-коконы и никак не мог понять, о чем я в это время думаю, и почему-то вспомнил, как прошлым летом мы были в гостях у дядиных друзей в Пиршагах и я вечером пошел один погулять на берег моря. Я только успел дойти до берега, как сразу же стемнело. Я стоял на самом берегу черного ночного моря, ни луны не было видно, ми звезд, да и самого моря не было видно, такая вдруг темнота наступила. И в этой темноте был слышен только рокот волн. Мне тогда показалось, что нет вокруг и никогда больше не будет никого, кроме меня и этой страшной темноты. Я еще минуту постоял, а стоял я потому, что у меня не было сил сдвинуться с места, а потом я повернулся и бежал без передышки до самого дома. Я даже не вспомнил этот вечер, глядя на ящик со всем его содержимым, а испытывал то же самое, что тогда на берегу. Непонятный страх перед чем-то неведомым и ужасным.

- Ты чего молчишь? - спросил дядя и внимательно посмотрел на меня.

- А те, которые весной появятся, тоже превратятся в бабочек и тоже умрут? Тогда для чего же все это? - я понимал, что спрашиваю совсем не то, что собирался, но я не знал слов, какими надо спросить о том, что я чувствовал и хотел узнать на

самом деле.

- Как для чего? - улыбаясь сказал дядя. - Они сделали свое дело - оставили потомство. Благодаря этому и людям польза, шелк получают таким способом.

- Да я не о том, - мне очень хотелось уйти, но дядя остановил меня.

- О чем?

- Я не о пользе, - сказал я. - А зачем им это нужно? Вылупиться на один день из коконов, снести яички и тут же подохнуть? Какой им в этом смысл?

- А у них не спрашивают, нужно им или нет, - сказал дядя.- Уж так природа устроена.

- И люди так же? - спросил я. - Знают, что все равно умрут, рано или поздно, и все равно живут? Зачем? - Я сам почувствовал, что спрашиваю что-то не то, но других слов подобрать не мог. Как раз, когда я говорил это, на кухню вошла тетка, уставилась на меня, потом говорит:

- Да ты сперва проживи по-человечески...

- Погоди, погоди, - прервал ее дядя. - А ты молодец, нашел, с чем людей сравнивать! - Дядя улыбнулся, но я все равно почувствовал, что он обиделся за людей. С одной стороны, правильно, кому это понравится, что его с червями сравнивают, даже полезными для сельского хозяйства.

- Я совсем не то хотел спросить, - сказал я, чтобы как-то перевести разговор. - Просто мне стало жалко червя, который не свил себе кокона. Он ведь все-таки здорово ящик разукрасил!