Концепция лжи - [10]

В горле главы комиссии что-то неприятно скрипнуло.

– Объясните нам, почему лейтенант Ковач начала тестирование раньше, чем это было положено по графику.

Макрицкий почувствовал, что теряет связь с реальностью. Чтобы не сорваться, он задумчиво потеребил пальцами золотую цепочку своей сабли. В данный момент он испытывал сильнейшее желание вырвать ее из ножен и рубануть наотмашь по скорбно поджатым губам главы комиссии Ассамблеи Космоплавания.

Вся эта пытка шла второй день; из шести членов комиссии четверо были американцами. Леон понимал, что рассчитывать на особое снисхождение ему не стоит, но все же надеялся, что расследование не затянется надолго.

– Я уже объяснял вам, – сдержанно произнес он, – что в данном случае график тестирования носит достаточно умозрительный характер. Системы должны быть протестированы в течение тридцати минут после заступления на вахту. Так записано в инструкции. В отдельном же уложении по навигационной вахте указано, что наиболее желательным временем тестирования является промежуток между двадцать пятой и тридцатой минутами с момента введения в бортжурнал отметки о заступлении.

– Это так? – недоверчиво спросила негритянка.

– Да, – кивнул офицер НАСА по имени Билл Мюррей, отвечавший в комиссии за техническую сторону вопроса. – Уложение писали немцы, и оно применяется только на кораблях Люфтваффе. Насколько я знаю, в экипажах ООН о нем слыхали лишь такие педанты, как капитан Макрицкий.

Негритянка – «Общественный комиссар» – явно превратно истолковала смысл слова «педант» и поглядела на Леона с неприятным интересом.

Макрицкий хорошо знал, какого рода общественность она представляет. За ее спиной стояли тысячи и тысячи семей, которые получали пособие с тридцатых годов двадцатого века. Семей, в которых никто никогда не ударил пальцем о палец – но зато все считали, что проклятые белые богатеи должны их кормить, одевать и всячески развлекать.

Сообщение о том, что он, единственный уцелевший офицер «Галилео», происходит из весьма состоятельного киевского рода, доставило ей определенное удовольствие.

Глава комиссии поглядел на свой хронометр, озабоченно крякнул и поднялся.

– На сегодня достаточно. Капитан Макрицкий, мы ждем вас завтра, в это же время.

Леон встал и коротко поклонился.

– Всегда к вашим услугам.

Негритянка прижала к своей необъятной груди папку из черной кожи и, тяжко размахивая гигантским задом, двинулась к выходу. Рядом с Леоном остановился генерал-майор Савчук, введенный в состав комиссии на чисто формальном основании: оба они прекрасно понимали, что тот ничем не сможет ему помочь.

– Идем, хлопче, – устало произнес он по-украински.

– Я вас измучил, пан генерал? – виновато спросил Леон.

Савчук лишь отрешенно махнул рукой.

– В Киеве очень недовольны всей этой комедией, – сказал он, – но… пока мы в Нью-Йорке.

Они подождали, пока члены комиссии уедут вниз, и вошли в свободный лифт. На первом этаже гигантского небоскреба, в коридоре, отделанном полированными мраморными панелями, наперерез Леону бросился юноша в мундирчике рассыльного.

– Мистер Макрицкий, сэр, – затараторил он, – вас там ожидает какой-то старый джентльмен.

– Старый джентльмен? – удивленно остановился Леон.

Рассыльный подал ему серую шинель.

– Старый и очень суровый, сэр. Он не захотел назвать свое имя и сказал, что будет ждать вас до тех пор, пока вы не освободитесь. Сразу видно человека из прежних времен, сэр, сейчас таких почти не встретишь. Он в холле, сэр.

Леон подпоясался саблей и, застегивая на ходу золотистые пуговицы шинели, двинулся сквозь прозрачные двери, отделявшие холл от гардеробного сектора.

На широком кожаном диване у стены сидел, презрительно поджав губы, высокий седовласый мужчина в полурасстегнутом зимнем плаще, под воротом которого виднелся сдержанно–дорогой галстук, заколотый ниже узла старинной булавкой в виде козацкой сабли. У его ног стоял вместительный дорожный кофр.

– Дед, – сказал Леон, не веря своим глазам.

– Ото бисовы янки, – прогудел Макрицкий-старший, раскрывая объятия, – все пытали, кто я да к кому. А я прикинулся, что не розумию ихнего английского.

– Я не надеялся… – счастливо улыбнулся Леон, вырываясь из сильных дедовых рук. – А як батько?

– У батьки опять конференция в Крыму, он, может, прилетит через пару деньков. Слышал, круто у тебя дело?

Дед хлопнул Леона по плечу и повернулся, чтобы пожать руку генералу.

– Как долетели, пан директор? – поинтересовался тот.

– Мои пилоты пока еще не разучились давить на газ, – хмыкнул старик. – А вот здешние таксисты…

– Идемте, – понимающе улыбнулся генерал, – у нас машина из посольства. Вы уже были в посольстве?

– А зачем? – фыркнул дед. – У меня пожизненная виза.

Семья Макрицких имела постоянную связь с рядом крупнейших манхеттенских банков и дед, номинально числившийся председателем совета директоров, прибывал в Штаты, не уведомляя об этом ни посольства, ни миграционную службу – ему это было не нужно.

Приземистый темно-синий лимузин покинул Манхеттен по мосту Джорджа Вашингтона, вскоре свернул налево и запетлял в узких, неестественно вылизанных улочках Клиффсайд-Парка. За гнутыми тонированными окнами плыли островерхие трех-пятиэтажные домики, выстроенные перед самой Депрессией. Дед всегда останавливался здесь, в крохотном, скромном на вид, но очень дорогом отеле – обычными его клиентами были состоятельные скандинавы, наезжавшие в Big Apple по финансовым делам.