Конан в Венариуме - [41]

— Я не говорю, что питаю к ним любовь, парень, — продолжал пастух. — Но они действительно знают толк в обтесывании камня. И это для них к лучшему, поскольку в обработке металла пикты смыслят не больше младенцев.

Будучи истинным киммерийцем, Конан мог думать о пиктах, как о врагах, безоговорочно подлежащих уничтожению. Размышляя о них и их искоренении, он все реже вспоминал убитого гандера. Время бежало своим чередом и юноше все меньше хотелось похвастать перед кем-нибудь своей победой. Кроме того, постоянная бдительность по охране отары тоже играла свою роль. Помощь пастуху отвлекала его от шальных мыслей. Отец позволил ему оставаться с Нектаном почти месяц. К тому моменту, когда Мордек решил, что сыну пора возвращаться и пришел за ним, Конан полностью овладел пастушьим ремеслом.

— Я должен вернуться в Датхил? — спросил он неохотно, общение с овцами стало казаться ему более приятным, чем с людьми.

— Я уж было начал надеяться, что ты оставишь мне парня подольше, — вставил Нектан. — Он справляется здесь так, как, наверное, не смог бы никто другой.

— Приятно слышать, — сказал Мордек. — Но он мне и самому нужен. Работы в кузнице навалом. Пошли, сынок, — кивнул он Конану.

Вид и настрой кузнеца не допускали возражений.

— Да, отец, — понуро кивнул юноша, с большим сожалением оставляя Нектана.

Он, не оглядываясь, плелся за Модеком, пока поле не сменилось густым киммерийским лесом. Только тогда, Конан обернулся и махнул рукой пастуху. Нектан тоже замахал в ответ, но отец и сын уже скрылись среди деревьев.

* * *

Они шли к деревне, неслышно ступая по ковру из сосновых иголок. Пробегавшая по своим делам рыжая лисица наткнулась на их след. Зверь удивленно покрутил головой, но его чуткие уши не почуяли никого поблизости. К тому же, ветер дул от лисы в сторону людей, и их запах оставался недоступным для ее носа. Махнув хвостом, лисица исчезла за ближайшей елью. Конан, потянувшийся было к колчану, не успел выстрелить.

Где-то в вышине раздался пронзительный крик ястреба. Снова юноша достал стрелы, и опять выстрела не последовало.

— Правильно, — сказал Мордек, одобрительно кивнув. — Пусть теперь Нектан сам беспокоится о своих ягнятах.

— Ягнята скоро подрастут, и никакой птице будет не под силу их унести. Вот волки — другая история. Они будут таскать из отары в любое время года. Жалкие, вороватые существа! — Конан скривился и поправил шкуру убитого волка, которую нес на спине.

— Такие же, как и некоторые люди, — заметил его отец и, чуть помедлив, спросил: — Тебе понравилось у пастуха?

— Да, отец! — Конан не сдержал восторга. — Обстановка там более простая и понятная, чем в Датхиле.

— Без сомнения, — Мордек шагнул вперед и продолжил: — За время твоего отсутствия, дела в деревне ухудшились.

— Что случилось? — Конана встревожил тон отца. — Как мать?

— С ней все, как обычно, — ответил кузнец. — По-прежнему болеет, но не выглядит хуже, чем до твоего ухода.

— Хоть это хорошо, — пробормотал Конан.

Его мать болела всегда, насколько помнил юноша. Было бы действительно чудом, если б она вдруг поправилась.

— Ладно, а что в самой деревне? — спросил он.

— Ах, да. Деревня… — с явной неохотой начал Мордек. — Тут, граф Стеркус снова наведывался…

— Он приезжал?! — воскликнул сын и схватился за колчан, хотя в нынешней ситуации этот его жест выглядел нелепо. — Что он делал? Почему никак не оставит нас в покое?

— Стеркус говорил, что его приезд связан с исчезновением аквилонского солдата, — ответил кузнец. — Я тогда даже подумал, что он собирается нас наказать, даже если его люди никогда не найдут тело соратника. Но сейчас мне кажется — граф просто искал оправдание своему визиту.

— Оправдание? — изумился Конан, его голос заметно дрогнул.

Потом к нему пришла ужасная догадка о вещах, которые его отец старался не озвучивать.

— Тарла! — вспыхнул юноша.

— Похоже, что так, — признал кузнец. — Он все отирался вокруг нее, все принюхивался к дому Баларга, словно голодная собака к куску мяса.

— Я убью его! — разъярился Конан. — Я вырежу его сердце и скормлю свиньям, а кишки развешу на крыше.

Отцу пришлось хорошенько встряхнуть сына так, что тот больно прикусил зубами язык. Конан несколько раз сплюнул кровью. Запал его прошел, и больше юноша не сказал ни слова.

— Хорошо, — одобрительно кивнул кузнец. — Надеюсь, что теперь у тебя добавилось здравого смысла. Каким надо быть безумцем, чтобы решиться на убийство командующего аквилонской армией?

— Он заслуживает смерти, — угрюмо пробормотал Конан.

— Да, безусловно, — согласился Мрдек. — Я сам говорил, что Стеркус будет достоин смерти, если развратит дочь ткача, как ранее развратил другую киммерийскую девушку. Но подумай сам, тебе не кажется, что в первую очередь о ее чести должен заботиться Баларг?

— Я… — начал Конан и осекся.

— …Люблю хорошенький носик Тарлы, ее тонкие лодыжки, и таким образом считаю, что именно мне, а не ее отцу следует защищать девушку, — со смехом закончил за сына Мордек.

Конан молча пошел вперед, чувствуя, что у него начинают гореть щеки и уши. Он, как и большинство его сверстников, впервые положивших глаз на понравившуюся девушку, сильно стеснялся и боялся выставить себя в глупом свете перед объектом своей симпатии. В силу своего возраста, он также полагал, что его страсть незаметна для окружающих. Признание ошибочности такого мнения стало для него серьезным испытанием.