Конан. Рожденный в битве - [24]

— Сколько времени было тогда?

— Только-только стемнело. Улицы были почти пусты.

— Что ты делал после этого?

— Вернулся в барак, где живут рабы, и оставался там, пока не пришло время забрать моего господина из дома Промеро. Я поехал прямо туда. Твои люди схватили меня, прежде чем я успел постучать в дверь Промеро и назваться.

— Ты не догадываешься, зачем Каллиан решил навестить Промеро?

— Он не разговаривает с рабами о своих делах.

Деметрио повернулся к Промеро.

— Что ты знаешь об этом?

— Ничего.

Зубы секретаря стучали.

— Каллиаи Публико входил в твой дом, как уверяет кучер?

— Да, господин.

— Как долго он там находился?

— Совсем недолго, а потом он собрался уходить.

— От твоего дома он направился в замок?

— Не знаю! — Голос секретаря сорвался.

— Зачем он приходил к тебе?

— Чтобы… чтобы обсудить дела.

— Лжешь! — резко произнес Деметрио.— Зачем он к тебе приходил?

— Не знаю! Не знаю! — истерически выкрикнул секретарь.— Я не имею к этому отношения…

— Заставьте его говорить, Дионус! — приказал Деметрио.

Дионус сделал знак одному из своих людей. С жестокой ухмылкой тот подошел к задержанным.

— Знаешь, кто я такой? — угрожающе спросил он и уставился на свою жертву, которая шарахнулась в сторону.

— Ты Постумо,— испуганно ответил секретарь.— Во время допроса ты выдавил глаз девушке, которая не хотела выдать любовника.

Жилы на шее Постумо вздулись, лицо залила красная краска, когда он схватил человечка за ворог и так его повернул, что почти задушил беднягу.

— Говори, крыса! — зарычал он.— Отвечай дознавателю!

— Митра! Пощады…— пролепетал Промеро.— Я клянусь…

Постумо безжалостно ударил его по лицу слева, потом справа, швырнул на пол и пнул в пах.

— Пощады…— хрипел избитый секретарь.— Я все… все скажу…

— Тогда вставай, скотина! — загремел Постумо.— Нечего тут разлеживаться и скулить!

Дионус тайком бросил взгляд на Конана, желая узнать, впечатляет ли его эта сцена.

Теперь ты видишь, что бывает с теми, кто бунтует против власти,— заметил он.

Полный презрения, Конан плюнул ему под ноги.

— Это слабак и дурак,— проворчал он.— Пусть только кто-нибудь из вас попробует схватить меня, и он получит возможность собирать свои кишки прямо с пола.

— Ты готов говорить? — спросил Дионус секретаря.

— Я знаю только…— хрипло зачастил Промеро, с трудом поднявшись на ноги и поскуливая как побитая собака.— что Каллиан, вскоре после того, как я вернулся домой — а я оставил замок почти одновременно с ним,— постучал в мою дверь и отослал карету. Oн угрожал мне, обе шал лишить покровительства, если я расскажу об этом. Я всего лишь бедный человек, о господин, у меня нет ни друзей, ни связей. Не работай я на него, умер бы с голоду.

— Это твои проблемы,— буркнул Деметрио.— Как долго он оставался у тебя?

— Примерно за полчаса до полуночи ушел, сказав, что направляется в замок, но вернется ко мне, когда сделает задуманное.

— А что он задумал?

Промеро медлил, но испуганный взгляд на Постумо, который угрожающе сжал кулак, быстро развязал ему язык.

— Он хотел исследовать кое-что в замке.

— Но почему один и в такой тайне?

— Эта вещь не принадлежала ему. Она прибыла на рассвете с караваном откуда-то с юга. Люди из каравана знали не больше, чем другие люди из другого каравана, откуда-то из Стигии,— тем тоже поручалось попечение над вещью. Она предназначается Карантесу из Ханумара, жрецу Ибиса. Караванщику заплатили, чтобы вещь непременно была отдана Карантесу, лично в руки, но этот висельник хотел двинуться прямо в Акви-лонию, по дороге, которая минует Ханумар. Поэтому он решил, что может оставить ее в замке — пусть лежит под надежной охраной, пока Карантес за ней не пришлет. Каллиан согласился и пообещал отправить слуг к Карантесу, известить о посылке. Но после того как караван ушел и я заговорил о посыльных, Каллиан велел умолкнуть и больше не заговаривать об этом.

Он сидел, размышляя, перед предметом, который оставил здесь караванщик.

— Что за предмет?

— Вроде саркофагов, какие можно найти в старых гробницах Стигии. Только он круглый, похож на металлическую чашу с крышкой. Сделан из металла наподобие меди, но прочнее, на нем выбиты иероглифы, такие встречаются в старых усыпальницах Южной Стигии. Крышка притянута медными прутьями.

— Что же находилось в этой… чаше?

— Караванщик не знал. Упомянул только, что доверивший ему эту вещь сказал об уникальности реликвии, ее, мол, нашли в гробнице глубоко под пирамидой. Отправитель посылает ее жрецу Ибиса в знак глубочайшего почтения. Каллиан Публико полагал, речь идет о диадеме царей-титанов народа, который жил в темной стране еще до того, как туда пришли предки стигийцев. Он показал мне орнамент на крышке, который в точности повторял форму диадемы, такую, согласно легендам, носили цари-титаны, в этом он готов был поклясться. Он твердо решился открыть чашу и осмотреть содержимое. Мой господин был одержим мыслью о легендарной диадеме, украшенной, как он знал из древних рукописей, невообразимыми драгоценностями — их добывала только древняя раса,— один-единственный камень из диадемы дороже, чем все сокровища нашего мира. Я отговаривал его. Однако незадолго до полуночи он приблизился к замку и там прятался в тени, пока стражник не ушел на противоположную сторону здания; затем открыл дверь ключом со своего пояса. Я тайком следил за ним от магазина шелков, пока он не исчез в замке. Тогда я вернулся домой. Если бы в чаше действительно обнаружилась диадема либо нечто другое, столь же ценное, он бы спрятал это в замке и быстро вернулся назад, чтобы наутро поднять большой шум и кричать на всех углах, будто воры вломились в музей и стащили собственность Карантеса. Никто не узнал бы, что он возвращался сюда,— никто, кроме кучера и меня, а ни он, ни я не отважились бы выдать его.