Они уже идут!.. Идут помощники палача. Сейчас они привяжут меня к столбу… Нет! Убирайтесь, жадные гиены! Я не пойду! Я…не… пойду!..
Его выволокли из клетки и, не обращая внимания на крики, потащили к столбу. Толпа, жадно ожидающая казни, заволновалась. Ведут! Тащат! Скоро они услышат свист кнута, увидят, как первые удары рассекают темную кожу, как лопается она, будто перезрелый плод, гниющий на солнце…
Бхутта кричал и вырывался. Ноги отказывались держать его, хотя их он еще чувствовал — руки ему связали крепче. А ноги… Кому охота носить связанного раба? Пусть идет сам… Ноги связали только для вида. Но теперь они подкосились…
Его потное от страха тело покрылось пылью. Белки вытаращенных глаз сверкали, как у молодого быка, перед глазами которого смеющийся мясник точит огромный нож. Он кричал и плакал, звал мать, выкрикивал имена богов, которым когда-то молился.
Толпа, состоявшая по большей части из ремесленного и торгового люда, из воров, бандитов, проституток и нищих с хитрыми бегающими глазами — ликовала.
Зрелище! Сейчас они будут наслаждаться Зрелищем! Уже наслаждаются! Разве не наслаждение видеть страх, отчаяние и слезы этого раба? Но еще большее удовольствие — в предвкушении кровавой порки. Они увидят, как слезает кровавыми лоскутами кожа, как обнажаются измочаленные кнутом мышцы, как брызжет во все стороны кровь!..
И только небольшая часть толпы состояла из рабов. Пригнали тех, кто не смог отговориться крайне необходимыми делами, очень важными для хозяина… и они стояли молча, опустив кудрявые головы, среди хохота, улюлюканья, веселого свиста остальных. Толпа пришла насладиться!..
Вот и палач! Огромный, с мощными волосатыми лапами. Как всегда, в остроконечном колпаке. Как ловко он умеет работать кнутом! Это великий мастер! Да когда же привяжут этого поганого негра?!
Бхутту накрепко привязали к пропитанному кровью и потом, отполированному сотнями тел столбу. Он уже не кричал, а отрешенно смотрел перед собой. Вряд ли он видел ликующую толпу, важно сидевшего на возвышении князя, своих собратьев-рабов…
Палач взмахнул кнутом. Пока только проба. Еще раз. Витой длинный кнут со свистом разрезал воздух. Пропитанный кровью предыдущих жертв, он, тем не менее, оставался достаточно гибким. А может быть, искусник-палач перед каждой казнью разминал его своими красными уродливыми руками?..
Князь подал знак. Толпа затихла. Ожидание… Предвкушение… Палач неспешно отошел на нужное расстояние. Взвесил в руке кнут. И почти не размахиваясь, нанес первый удар. Крик раба потонул в диком реве толпы. Все было так, как они и ожидали! Лопнула кожа, брызнула кровь… Еще! Еще!! Бей же, палач, бей!..
Ничего этого милая княжна никогда не видела. Она жила в своем, ласковом и упоительно счастливом мире. Ездила верхом в сопровождении охраны по шумным улицам Шадизара. Покупала в лавках богатых купцов роскошные ткани — шелк, парчу, и украшения — кольца, броши, ожерелья.
Иногда охотилась, никогда не подъезжая близко к убитому ее стрелой оленю, чтобы не видеть его глаз, в которых — она знала, несмотря на наивность — навеки застыл ужас смерти и извечный укор убийце.
Она, конечно, понимала, что на свете существуют смерть и страдания. Муки и несправедливость. Но все это было так далеко… И не с ней — с другими.
Шестнадцать раз встречала весну счастливая княжна Ониксия. И в последние два года она стала испытывать странное волнение, глядя на мужчин. Суровые воины, украшенные шрамами лица… Сверкающие отвагой глаза, сильные руки… В ее охране появился высокий могучий воин, воплощение мужественности, силы и какой-то первобытной, дикой ярости!.. И его неожиданно синие глаза, неотступно следящие за каждым ее шагом, всегда так волновали…
Когда Ихарп добрался, наконец, до пещеры, похожей на раскрытую пасть дракона, он устал так, что готов был упасть на камни и тут же уснуть. Уже ничто не волновало горшечника. Ни скользкая тропинка над пропастью, на которой он как раз и стоял, ни предстоящая встреча с великим волшебником, о которой он всегда думал с волнением, ни воспоминания о призраках…
В первую же ночь в горах — появились призраки. Остатки волос на многострадальной голове Ихарпа встали дыбом, когда закружился вокруг него страшный хоровод полупрозрачных тел.
Вжимаясь в землю, горшечник ждал неминуемой смерти. Молился всем богам, о которых хоть что-нибудь когда-то слышал. Может, кто-то из них и помог…
Во всяком случае, призраки его не тронули, хотя и водили свой дьявольский хоровод каждую ночь. А утром не выспавшийся, усталый посланник с трудом седлал лошадь и весь день клевал носом, изредка окидывая окрестности осоловевшим взглядом.
Затем, когда пала от усталости его бедная лошадь (не забыть бы, стребовать с Конана ее стоимость), он долго полз по еле заметной тропе над пропастью, рискуя жизнью. Конечно, его друг, могучий воин Конан, как всегда щедро вознаградит его за такой риск — не забыть только рассказать поподробнее. Поведать, как страшно было смотреть в пропасть, у которой нет дна! Только клубящиеся туманы на немыслимой глубине! Да… киммериец, конечно, родился и вырос в горах… его не испугать бездонной пропастью… Но все равно — рассказать! Пусть знает, на какие мучения он, Ихарп, пошел ради друга! Пусть знает… и вознаградит!
