Конагер - [14]

— Хорошо бы еще посадить деревья, — предложила Руфь. — У нас достаточно воды, а возле ручья растет несколько молодых тополей.

До сумерек они обсуждали, как разместить деревья, чтобы они давали тень хижине и в то же время не мешали дилижансам.

Теперь, уложив детей, Эви часто выходила из хижины, чтобы посмотреть на яркие, безмолвные звезды, прислушаться к ветру, пообщаться с землей. Это было ее личное время, когда она забывала о заботах дня и просто стояла, чувствуя, как ветер касается ее волос, как земля отдает накопленное тепло, и жалобный крик койотов далеко в степи уже не внушал ей страх.

В окне хижины неярко светилась лампа, потому что масло следовало экономить.

До Эви доносилось, как топчутся и время от времени фыркают лошади в загоне или чем-то рассерженный конь бьет копытом.

Джейкоб погиб…

Теперь она поверила в это. Она не знала, как и где он нашел свою смерть — убит или тяжело ранен, — но ни на мгновение не сомневалась, что он не мог так просто исчезнуть, бросив их на произвол судьбы. Джейкоб был слишком предан своему долгу, и для него много значили его дом и дети.

Он никогда не испытывал к ней нежности и, скорее всего, не любил ее. Даже в редкие минуты близости он казался ей не в своей тарелке; и все же она чувствовала, что со временем муж по-своему к ней привязался. Он принадлежал к тем миллионам замкнутых мужчин, которые не умеют по-настоящему выразить свои чувства и, более того, считают это неприличным.

А она нуждалась в любви и нежности и испытывала страшное одиночество рядом с Джейкобом, но не в его силах было дать ей любовь, которой она так отчаянно ждала, о которой так долго мечтала.

Уже второй раз смерть близкого человека ставила Эви в чрезвычайно сложную ситуацию. Тогда, три года назад, сойдя в могилу, отец не только лишил ее финансовой поддержки, оставив совершенно одну в незнакомом месте, но и унес с собой ее мечты.

Он всегда был полон различных планов — как правило, очень непрактичных, но они давали надежды. Отец не мог жить без мечты и недолго огорчался, когда рушились его прожекты, он тут же посвящал всего себя следующему; его увлеченность питала ее собственные фантазии, в которых обязательно где-то на горизонте маячил некий Сказочный Принц, молодой, красивый и нежный, ищущий по свету ее — одну-единственную.

С отцом она похоронила свои мечты о Сказочном Принце: Джейкоб под эту категорию никак не подходил, он больше напоминал скалу, о которую она могла опереться, когда жизнь поворачивалась к ней своей уродливой стороной. Без денег, без дома, без крыши над головой, без шанса найти работу — она приняла его предложение.

И вот она снова осталась одна. Правда, с прежним одиночеством это не имело ничего общего, потому что с ней были дети, которые в ней нуждались. Они нуждались в ней так же сильно, как и она в них. А еще у них был дом, семья. Без этого она снова бы стала тем, чем прежде — потерянной девчонкой в жестоком мире, где одинокой женщине не на что рассчитывать.

Прохлада ночи наводила на мысль, что где-то далеко прошли дожди. Эви помешкала еще минутку, вошла в дом и закрыла за собой дверь на брус. Она немного постояла, прислушиваясь к детскому дыханию на чердаке; оглядела полутемную комнату, освещенную лампой да отсветом углей в очаге.

Двуспальная кровать, стол, лавка, стулья, начищенные до блеска кастрюли и сковородки на стене… твердо утоптанный земляной пол… Будет ли у них когда-нибудь деревянный пол — теперь, когда Джейкоба нет в живых?

Эви достала свою ковровую сумку, где хранились те немногие вещи, с которыми она некогда пришла к Джейкобу, и извлекла из нее тонкую книжечку стихов. Около часа читала, потом долго безотрывно глядела в очаг. Одиночество никогда не покидало ее; она забывалась лишь в часы самого напряженного труда; каждый дилижанс ждала с глубоко запрятанной надеждой, что он принесет что-то или кого-то, кто изменит ее жизнь.

Полгода пошло с тех пор, как уехал Джейкоб Тил, и она обнаружила, что его черты уже стерлись, потускнели. Она помнила его широкоплечую фигуру, спокойную, сдержанную манеру держаться — но не лицо и каждый раз при этом испытывала чувство вины за то, что не оплакивала его. И все же теперь она думала о нем отстраненно, как о постороннем человеке.

На другой день дилижанс прибыл без пассажиров, и Чарли Мак-Клауд пил кофе дольше обычного.

— Миссис Тил, — вдруг заявил он, — вам надо выйти замуж. Не дело такой прекрасной женщине пропадать в одиночестве.

— О, мистер Мак-Клауд, — смутилась Эви, — прошло всего шесть месяцев, как уехал мой муж, и я полагаю, что рано еще…

— Ерунда! — прервал он ее. — Вы не хуже моего понимаете, что с ним что-то случилось. Мы живем в беспощадной стране. Я сам не раз и не два помогал хоронить бедолаг, чьих имен никто не знал… Такое случается постоянно. Человека может сбросить лошадь посреди прерии, и он умрет от жажды, прежде чем успеет куда-нибудь добраться. Потому здесь и вешают конокрадов без суда и следствия; увести у кого-то лошадь — все равно что лишить жизни. В прерии куда проще погибнуть, чем выстоять. И дело даже не в краснокожих или грабителях. Возьмем, к примеру, вашего мужа. Я ведь опросил всех вокруг, по почтовой линии передал, чтобы мне сообщали любое известие о нем или его лошади. Но ни его, ни его коня никто нигде не видел. Ясное дело, что они попали в какую-то переделку. Вскоре после того, как он уехал отсюда, на Рио-Гранде произошло большое наводнение, на востоке шли проливные дожди. Если он решил переправиться через реку, или попытался срезать путь напрямую через прерию… Я полагаю, вам следует считать себя вдовой, миссис Тил.