Конь бледный еврея Бейлиса - [66]

- Вси давно собралися, ждут, вы подымайтесь, а я покамест самоварчик сооружу! Я когда вас обоих вижу- такая радость в серьдце бушует.

- Не нагрянут?

- Оне и так весь день - сменщик сказывал - гоняли наших гостей болезных и вдоль и поперек-с! Не-е, не пожалуют, здесь правило есть: сначала телефонируют, потом - заезд, так-то вот...

"Ну, это он, пожалуй, и прав... - сообразил Евдокимов. - И каких только чудовищных и наиглупейших инструкций не наплодил департамент за полвека! Скажем, запрещено офицерам работать с секретной агентурой - за редким исключением. А почему? Агентура - материя тонкая, а господа офицеры чуть что - больше в морду норовят..."

В столовой уже ожидали. Мищук сидел рядом с Зинаидой Петровной, нежно сжимая ее руку, Красовский нервно выхаживал у окна. Женщины радостно бросились друг другу в объятия, мужчины поздоровались сдержанно; Евдокимов сразу заметил: что-то не так.

- Николай Александрович не в себе... - с усмешкой заметил Мищук. - Нам сказывать отказался. Я так думаю - надобен просвещенный жандармский ум...

- Да, господа, - улыбнулся Евдокимов, - осел останется ослом, хотя осыпь его звездами, жандарм - жандармом. Евгений Францевич, не я источник бед - ваших и любезной Зинаиды Петровны.

- Господь с вами! - вскинулась Зинаида. - Вы спаситель наш!

Красовский сел за стол и, положив на скатерть сомкнутые кулаки, начал рассказывать о знакомстве с "консерваторским студентом" Махалиным Сережей. Язык у пристава был красочный, образный, особенно с большим удовольствием живописал Николай Александрович расцвеченную физиономию чиновника, сломанные стулья.

- Я бы и захохотал от души, - пояснил. - Да уж не до того было.

Выслушав подробности, Евгений Анатольевич глубоко вздохнул:

- Первое. Драка по поводу стульев - отвлекающий спектакль. Они шли за вами по пятам и просто не успевали посадить своего человека точно по вашему курсу. Либо человек опаздывал. Вы говорите - у чиновника по лицу кровавая каша потекла?

Красовский кивнул.

- Еще раз смотрю мысленно - так и есть.

- А много вы случаев знаете, чтобы от удара кулаком так "текло"? Евдокимов насмешливо щурился. - Или ударили ломиком, ножом?

- Нет-нет, кулаком... - ошеломленно покачал головой Красовский. Господи, какой же я дурак... Такой простой трюк - и не понял! - зло ткнул себя в ухо и замотал головой, мыча от огорчения.

- Это значит, - вдохновенно подхватил Евдокимов,- что они работали свою комбинацию! Они подставляли вам своего агента, вот и все!

- Женя... - Катя смотрела ошеломленно, враз позабыв все обиды. - Какой ты невероятно умный...

Мищук встал.

- Господа, вы понимаете: нас всех желают сделать актерами в пиеске, написанной драматургом Охраны!

- Или в осмыслении событий, уже свершившихся, - покачал головой Евгений Анатольевич. - Что будем делать, господа?

- Господа, - Зинаида Петровна нервно стиснула пальцы, - мы плывем по течению, нас всех сунули в речку, и мы плывем, мы делаем то, что им надобно, господа!

- Ну, слава богу! - хмыкнул Красовский. - Теперь среди нас два человека из департамента: трудник и сотрудник, нам помогут, не так ли?

Катя обиженно фыркнула:

- Вы, Николай Александрович, человек прямолинейный и грубый! Хорошо. Я уйду. Господин Евдокимов уйдет. Вон, Ананий... Минуточку, он кажется самовар несет...

Вошел Ананий с самоваром, пыхтящим на подно се, радостно пригласил "попить чайку" с широкой улыбкой удалился.

- Нам еще дров наколоть, а за телефон не беспокойтесь, я его со двора услышу!

- Представьте, и Ананий перестанет помогать? С кем останетесь? Что станете делать? - напористо продолжала Катя. - Господа, мы должны быть вместе, мы должны забыть обиды и подозрения, мы должны исповедаться. Пусть каждый откроет душу товарищам...

- Мерзейшее словцо... - заметил Евдокимов. - Когда при мне упоминают "товарища министра внутренних дел", как бы заместителя - меня откровенно тошнит!

- Хорошо, - согласилась Катя. - Друзья. Я считаю вас всех друзьями. Я начну с себя. Слушайте мою исповедь...

Отец Кати Дьяконовой был офицером, добровольцем отправился на Русско-японскую и там сгинул навсегда. "Пропал без вести" - так сообщило воинское начальство. Жить на мизерную пенсию матери невозможно было, и Катя, как и многие в ее положении, двинулась на панель. Успех имела ошеломляющий - тоненькая, юная, стройная, со всеми женскими прелестями, коих хватило бы еще на пятерых, - завлекала клиентов, не делая никаких усилий. Вскоре заработки (до ста рублей в день доходило) позволили снять уютненькую квартирку на Дорогожицкой; место понравилось - храм был рядом; согрешишь - и покаешься, так, право, хорошо! Матери помогала вплоть до ее смерти в 1910 году. Оставшись одна, решила, что выбранное ремесло единственно возможное и даже приятное, процветала, и все продолжалось до тех пор, пока однажды не влипла в историю. Как-то вечером подцепила на Крещатике клиента - хлыщеватого господина с пугливо бегающими глазами, дерзко назвала цену: "100 рублей, за меньше никак нельзя-с", господин вздохнул и сразу согласился (отказов Катя не знала, даже неблизкий путь на Лукьяновку в сопоставлении с ее фигуркой всегда заставлял принять единственно возможное решение). Пошли в ресторан, самый лучший, на Крещатике же, "Паризьен"; господин заказал роскошный ужин с шампанским и, нервно ухмыльнувшись, сообщил, что "нужда заставляет отлучиться на некоторое время". Кате хотелось спросить - что еще за "нужда" такая, и тогда он, будто угадывая ее мысли, проговорил, скабрезно улыбаясь: "А какая нужда может быть у мужчины? Прощенья просим, терпежу нет!" Это была немыслимая, невозможная грубость; решила влепить пощечину, но господин исчез так быстро, да еще сюртук на спинке кресла оставил, что Катя от растерянности и обиды не успела рта раскрыть. Злость поднималась удушливой волной: как он (этот бог знает кто!) посмел? Ладно, пусть только явится, получит все, что заслужил. Но господин появился не один, его сопровождал некто в цивильном и двое полицейских унтеров с каменными лицами. "Вот, эта женщина, господа, я ее нанял на Крещатике, привел сюда, она усмотрела в моих руках бумажник, когда я расплачивался за ужин с официантом, попросила взглянуть - мол, очень забавной работы (он и в самом деле китайский, невероятно красивый...)" Катя в этом месте яростно оборвала: "Какой к чертовой матери расчет, мы еще ничего и не ели и не пили, позовите официанта!", явился официант и с дубовым лицом, немигающим взглядом предъявил оплаченный счет за еду, которую Катя и в глаза не видела.