Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - [39]

Точного места захоронения в «Записке» из свердловского партархива не указано, так же как и в варианте, который получил Рябов, оттого он этой темы не касался. Но прежде чем высылать документы отца, как предполагает Буранов, Александр Яковлевич «раскрыл имевшие место сокращения (например, буквы “А.Ф.” читались теперь как “Александра Фёдоровна”, “ком” – как “комендант”, “Е” – Ермаков и т. д.)».

«Записка», полученная Рябовым от Александра Яковлевича, копией той, что была им в 1958 году отправлена в Свердловский обком, не являлась. В рябовском экземпляре Императрица упоминается только в буквенном изображении (А.Ф.), и «ком» остался «комом». Получается, что, во-первых, Юровский-сын произвёл какое-то количество экземпляров «Записок» своего родителя, и, во-вторых, каждый экземпляр он не копировал, а позволял себе некоторую вольность в изложении, и это, конечно, сомнительно. Что касается вариантов, опубликованных Рябовым и Радзинским, то их неидентичность объяснить «вольностью» Александра Яковлевича нельзя. Экземпляр, которым пользовался Радзинский, если верить официальной версии, извлечён был из архивного хранения и не Юровским-сыном туда передан. Странно, конечно, что «откровения Юровского», предназначенные для историка и члена правительства Покровского, разошлись в энном количестве вариаций по разным архивным хранилищам.

О некоторых несовпадениях, которые хоть и не принципиально, но всё же несколько меняют картину, стоит упомянуть. К примеру, в рябовском варианте Юровский «оставил на охране несколько верховых», у Радзинского почему-то вместо всадников появляются «несколько человек часовых». По Радзинскому «трупы выносили», у Рябова – «переносили»; «бриллианты тут же выпарывались», а у Радзинского бриллианты – «переписывались». В «Записке» Рябова указывается, что «удаление трупов и так далее лежало на обязанностях т. Ермакова», у Радзинского: «удаление трупов и перевозка лежала на обязанности»… В варианте Радзинского цифры обозначаются словами (двадцать минут, три аршина, полпуда), у Рябова: '/г пуда, 20 минут и так далее. У Рябова: «Забросав землёй и хворостом, несколько раз проехали». В «Записке», опубликованной Радзинским в «Огоньке», существенное добавление: «Забросав землёй и хворостом, сверху наложили шпалы и несколько раз проехали». Любопытная, кстати, деталь. Интересно, кто сию подробность приписал и когда? Таких несовпадений в общей сложности по всему тексту насчитывается более сотни, и природу их объяснить трудно.

Сам Юровский-старший вряд ли занимался «тиражированием». В первые годы в этом надобности не было, а позднее ему самому было не до того. Хвастаться таковыми заслугами стало небезопасно. Все его екатеринбургские коллеги по палаческому ремеслу, уличённые в троцкизме, один за другим отправлялись в мир иной. Юровского от расстрельной судьбы спасла, скорее всего, язвенная болезнь, сведшая его в могилу. Высказывалась мысль, что и тут не обошлось без посторонней помощи. Но арестовали дочь Римму, большевичку ещё с Гражданской войны, секретаря ЦК комсомола, о которой он, лёжа на койке в кремлёвской больнице, уже на пороге Аидова царства, писал Сталину, моля о милости, не упустив, наверное, вспомнить и о своём чекистском прошлом.

Создаётся впечатление, что все эти противоречия в «Записках Юровского» искусственного образования и гораздо более позднего времени, смысл которых заключён в том, чтобы убедительно выглядело то, что Рябов и Радзинский действительно получили «Записки» из разных источников, что они действительно, несмотря на странную одновременность своего возникновения, работали самостоятельно, независимо друг от друга, без всякого воздействия откуда-то извне.

* * *

Но пора, наконец, вещи назвать собственными именами. Никакой «Записки Юровского» на самом деле никогда не существовало. Была «Записка», в которой излагалась, с точки зрения большевистских идеологов, картина убийства Государя и Его Семьи, где Юровскому была отведена первостепенная роль. Ю.А. Буранов в 1997 году, давая интервью корреспонденту «Литературной газеты», сообщил, что «документ, автором которого считается Юровский, написан совсем другим человеком». «Я обнаружил в архиве, – говорит далее Буранов, – доселе неизвестный рукописный вариант “Записки” – и сразу стало ясно, что она никак не может принадлежать самому Юровскому: во-первых, это вовсе не его почерк, во-вторых, там везде повествование о коменданте Дома особого назначения ведётся исключительно в третьем лице – “комендант сказал”, “комендант пошёл”; в-третьих, она написана безукоризненно грамотным человеком, каким Юровский уж никак не являлся». «На Международной научной конференции в Екатеринбурге мной было заявлено, – продолжает Буранов, – что так называемая “записка Юровского” написана отнюдь не им, а академиком Покровским».

Фигура Михаила Николаевича Покровского на большевистском небосклоне известная и весьма заметная: член ВЦИКа, заместитель наркома просвещения, руководитель Коммунистической академии, директор Института «красной профессуры». Покровский – участник октябрьского переворота, он крупный политический послереволюционный деятель, главный историограф Советского государства. Он присутствует на всех заседаниях верховного органа власти, в том числе и на том, на котором Свердлов сообщил о расстреле в Екатеринбурге.