Кому же верить? Правда и ложь о захоронении Царской Семьи - [38]

Но советская власть рухнула, и процесс вышел из-под контроля. Вслед за крахом всей партийной системы и развала КГБ естественным образом прекратила своё существование цензура. С этого момента история обнаружения Царских останков стала предметом широкого общественного обсуждения, породив, прежде всего, мощную волну сомнения в достоверности самого сенсационно-фантастического открытия, доходившую до утверждения, что эта романтическая находка есть не что иное, как хорошо организованная мистификация по сценарию, составленному (ещё в советские годы) в недрах известного ведомства, чему во многом способствовала сама личность первооткрывателя. Рябов не скрывал, скорее даже бравировал тем, что находился под протекторатом министра внутренних дел, всесильного в те застойно-брежневские времена. В советское время близость к столь высокой персоне очень повышала удельный вес, но уже при «демократии», наоборот, стала вызывать совершенно противоположную реакцию. На встрече в ресторане Рябов сказал, а может быть, проговорился, что на первом этапе его консультировал популярный автор детективных историй – Юлиан Семёнов, близость которого к чекистским кругам не составляла секрета и который сам на публичной арене не появился, что странно, ибо не того полёта была фигура Ю. Семёнова, чтобы столь заманчивый сюжет с точки зрения мировой сенсации вот так просто отдать на откуп никому не известному сценаристу. Видимо, что-то за всей этой историей стояло, какая-то сила, которая направляла и курировала весь процесс, где все роли были чётко распределены и «юлиано-семёновская» тоже. Иначе очень трудно объяснить, к примеру, такое внезапное и синхронное появление Рябова и Радзинского с «Запиской Юровского», которая, как многие были убеждены, изменила всю картину и полностью опровергла конечный вывод, к которому пришёл следователь Соколов, и такое же, совершенно неожиданное, логически никак не объяснимое исчезновение Рябова с арены, на которой бушевали страсти вокруг екатеринбургского могильника и где он, казалось бы, играл первостепенную роль.

Этот документ как бы подвёл последнюю черту под всеми ранее существовавшими версиями, снял все вопросы, связанные с различными слухами и легендами, в том числе и всевозможные претензии на чудесное избавление всего Семейства или отдельных его членов от страшной кончины. Удивительным представляется то, что два человека, вовсе между собой не связанные, а скорее всего вообще друг друга не знавшие, одновременно ищут Царскую могилу, одновременно её находят и одновременно заявляют об этой находке на весь мир. Причём оба этой темой «заболели», ещё когда существовал дом Ипатьева, снесённый в канун подготовки к празднованию шестидесятилетнего юбилея большевистского переворота. «Я давно пишу историю последнего русского царя Николая Александровича Романова. Начал её в семидесятых», – сообщает в «Огоньке» Радзинский. Может быть, так же как и Рябова, Радзинского, оказавшегося в Екатеринбурге, потянуло к дому Ипатьева, и он уже в густых сумерках долго простоял в скорбном молчании у подвального окна, заложенного кирпичом, за которым когда-то «человек с бородкой» привёл в исполнение приказ, полученный накануне от военного комиссара Шаи Голощёкина. В своих сочинениях оба полностью приводят текст «Записки Юровского», каждый свой собственный вариант: Радзинский – то, что сам обнаружил в архиве, а Рябов – полученный от сына «исполнителя». Оба текста машинописные с рукописными добавлениями. У Рябова: «Рукой Юровского написано: “Копия, т. Покровскому дан подлинник 20 г.”». В экземпляре Радзинского имеются «правки карандашом», вставки на полях, сделанные тем же карандашом и позднее старательно обведённые чернилами. «Аккуратный, чёткий почерк, – отмечает Радзинский, – знакомый почерк человека с бородкой (члены Комиссии с «почерком человека с бородкой» знакомы не были. – А.Г.). В самом конце документа – запись от руки: в ней указано точное место, где сокрыты останки Романовых и всех погибших с ними».

Это любопытная деталь. Место точного погребения указано в экземпляре Радзинского, а могилу с останками на ощупь при помощи самодельного штопора находит Рябов. Радзинский свою «Записку» никак не распространяет и, уж тем более, своего конкурента оной не осчастливливает. И вдруг, десять лет спустя, подводя итог проведённого следствия, прокурор-криминалист Соловьёв написал: «К моменту раскопок Г.Т. Рябов (в конце 1997 года первооткрыватель впервые вновь появился на горизонте. – А.Г.) располагал экземпляром “Записки Юровского”, где было указано место захоронения трупов». Рябов сам об «указанном месте», приписанном в конце машинописного текста, никогда не говорил. Радзинского Соловьёв вообще упоминанием не удостаивает. Документ этот зачитан был на заседании Правительственной комиссии, где как член этой Комиссии присутствовал Радзинский, который на таковую несправедливость никак не отозвался. Видимо, всё было согласовано.

Итак, обе «Записки Юровского» появились в печати в мае 1989 года. Сравнивая опубликованные тексты, можно уверенно говорить, что источник безусловно единый, но это не копии с одного документа, это самостоятельные варианты, как бы разные переводы одного иностранного текста. При сопоставлении обоих вариантов обнаруживается большое количество мелких несовпадений, которые сами по себе никак на общую картину не влияют, но на размышления наводят. Историк Юрий Алексеевич Буранов таковую коллизию объясняет редакторской инициативой сына Юровского. Он в 1958 году, в период хрущёвской «оттепели», после разоблачения так называемого «культа», отослал в Свердловский обком КПСС пакет с документами своего отца, среди которых находилась копия «Воспоминаний коменданта Дома особого назначения». «Внизу машинописного текста, – пишет Буранов, – следовала приписка следующего содержания: “Этот материал передан Я.М. Юровским в 1920 году М.Н. Покровскому, историку. А. Юровский”». «Вот откуда появился 1920 год, – со слов сына цареубийцы», – добавляет Буранов.