Лифт в нашей парадной опять не работал. Он как безумный непрерывно сдвигал и раздвигал свои полированные створки и при этом натужно гудел и дрожал. Я подхватил свою тяжеленную, словно кирпичами набитую, сумку и потащился на свой девятый. Между пятым и шестым этажами я столкнулся с Катькой Аношиной из параллельного класса. Катька жила в соседнем доме и, значит, была у кого-то в гостях. Увидев меня, она улыбнулась, но ничего не сказала и поскакала вниз.
— Аношина, постой-ка! — крикнул я. Катька остановилась и вопросительно на меня посмотрела. — Ты вот сейчас бежала и улыбалась. Почему, можешь объяснить?
— Твое-то какое дело, — ответила она уже безо всякой улыбки. — Хочу и улыбаюсь.
— Да кто ж так улыбается! Рот до ушей, хоть завязочки пришей. Потихоньку надо улыбаться, загадочно. Картину «Джоконда» видала? Так вот, там итальянка одна… загадочно, понимаешь, улыбается. До сих пор неизвестно почему. А ты варежку разинула — и рада.
— Дурак ты, Повышев, — сказала вдруг Катька и побежала вниз. Обиделась. Эх, не умею я с девчонками разговаривать. Прямо беда! Я ведь не хотел вовсе ее обижать. И в мыслях у меня такого не было. Я хотел рассказать ей про знаменитую Джоконду, открытку показать… В конце концов, Аношина ведь мне улыбалась, когда по лестнице бежала. А я, действительно, как дурак — закрой варежку… Эх!..
Дома я намазал хлеб сгущенкой, поставил на стол перед собой открытку с Джокондой и стал думать. Долго думал, но никаких интересных мыслей в голову не приходило. На диване валялся старый номер «Советского экрана». На его обложке была помещена фотография известной киноактрисы. Она тоже улыбалась, наклонив голову и поправляя прядь волос, спадавшую на глаз. Если по справедливости, то артистка эта была куда красивее Джоконды. И моложе намного. Но смотреть на нее совсем не хотелось. Почему-то сразу вспоминались витрины парфюмерных магазинов или журналы мод. А с Джокондой все по-другому: смотришь на нее, и вроде бы никаких особенных мыслей в голове нет. А оторваться не можешь. Чудеса!
Потом пришла мама из магазина. Сумка у нее была такая тяжелая, что я еле до кухни дотащил. По сравнению с моими кирпичами-учебниками в ней, казалось, чугунные плиты лежат.
— Зачем ты такие тяжеленные сумки таскаешь, — сказал я. — Надорваться хочешь?
— Спасибо тебе большое. Пожалел, — сказала мама, торопливо разбирая продукты. — А кто же их, по-твоему, таскать будет? Я по десять раз в магазин бегать не могу. Нет у меня времени.
Мама достала бледно-синюю в пупырышках курицу с длиннющими желтыми лапами и принялась ее разделывать. Глупая куриная голова на тонкой, словно веревочной, шее свешивалась со стола.
— Ты бы хоть ножи поточил, лодырь, — сказала мама. — Сидишь, киснешь от безделья.
Я достал ручное точило, выгреб из буфета все ножи, и вскоре по кухне запрыгали веселые новогодние искры.
— Мам, — позвал я, закончив работу.
— Ну, чего тебе, — ответила она не оборачиваясь.
— Улыбнись, а?
— Отстань. Некогда мне. Я сегодня с вечера на сутки заступаю.
— Ну, улыбнись. Мне надо.
— Я смотрю, тебе совершенно нечего делать. Принеси-ка свой дневник. Давно что-то его не видно.
— Ну, при чем здесь дневник!
— А при том, что ты совершенно перестал заниматься! Рыскаешь целыми днями по двору, выпучив глаза. Неси без разговоров дневник!
Я вздохнул и поплелся за дневником. Мама оставила несчастную курицу в покое, вытерла руки и надела очки.
— Ну, конечно! Все правильно. Ботаника — три, математика, контрольная — три с двумя минусами, на полях замечание. А он меня еще улыбаться просит. Тут плакать впору. «Ходил во время урока рисования». Это что еще за фокусы?! Совсем спятил?! Тебе что, школа — Невский проспект? Гуляет он, видите ли, во время урока.
— Да ничего я не гуляю. У меня кисточки не было. Вот я у Светки Юрковой и взял.
— У тебя никогда ничего нет. А почему задания не записаны? Вам что, не задают уже? Иди, заполни дневник и делай уроки.
— Если хочешь знать, — сказал я в дверях, — я тебя не просто так улыбаться просил. Нам задание такое дали: написать, почему улыбается Джоконда.
— Время у нее было, вот и улыбалась, — сказала мама, опуская курицу в кипящую воду. — Я до свадьбы тоже Джоконда была. Только вот Леонардо да Винчи не нашлось.
Я взял на всякий случай из папиной комнаты энциклопедию и начал писать сочинение.
«Мне очень нравится картина великого итальянского художника эпохи Возрождения Леонардо да Винчи «Джоконда».
Это первое предложение мне самому страшно понравилось, потому что в нем была целая дюжина слов и оно заняло сразу три с половиной строчки в тетради. И я стал писать дальше.
«…Скорей всего, Джоконда сидит на открытом балконе, потому что у нее за спиной какие-то болотца, кочки и ручейки. Значит, действие происходит на даче, а не в городе. У Джоконды темные распущенные волосы, румяные щеки и коричневые глаза. И еще она тихонечко улыбается. Почему она это делает — не известно. Мой друг Геннадий Петров говорит, что она стесняется Леонардо да Винчу. Мама говорит, что у нее много свободного времени. Но это все неправильно. А как правильно, я не знаю. Но если бы Джоконда висела в моей комнате, я бы подолгу на нее смотрел. Хотя и не могу объяснить, что в ней такого особенного. Ведь не такая уж она и красивая, как, например, артистка Белохвостикова».
