Комсомольский патруль - [16]
— Мамусь, — с наивно озабоченным видом обратился он к матери, вернувшись в столовую и выждав для приличия паузу в разговоре, — мне только что товарищи звонили, двое, у них переэкзаменовки, просят прийти помочь.
Валерий прекрасно знал свою мать. Лицо ее расплылось в тщеславной улыбке.
— Молодец, — почти пропела она, кося глаза на гостей. — Но не злоупотребляют ли тобой товарищи? У тебя такое слабое здоровье!
— Да нет, мамусь, я же не могу отказать. Это мой долг.
— Хорошо, иди, — громко сказала мама. — Весь в отца.
— Ах, Валик, — вставила бабушка, — как же ты уходишь? Ведь у тебя гостья.
Лика обиженно поджала тонкие губы.
— Но, ба, — Валерий бросил в сторону Лики злой взгляд, — я же не могу. Гостья меня извинит.
Расшаркавшись, он вышел в переднюю.
— Мужчина, — прогудела вслед бабушка. — Форменный мужчина! Рыцарь без страха и упрека!
Через полчаса «рыцарь без страха и упрека» встретился в Екатерининском садике с двумя накрашенными девицами.
— Валерочка, — протянула одна из них, капризно надув губки, — почему ты не приходил четыре дня? Тебя что, мамочка не пускала?
— Чепуха, — независимо усмехнулся Валерий. — Предки не вмешиваются в мою личную жизнь. Просто был занят. Пошли прошвырнемся по Броду?
— Детство! — презрительно пожала плечами вторая — Люся Чиженюк, девица, кроме фиолетово-красных губ, имевшая еще вздернутый напудренный носик, длинные ресницы, хрупкую, точеную фигурку.
— Нам нужен партнер в ресторан.
— Миледи, я неплатежеспособен. В кармане завалялись всего каких-нибудь двадцать пять рублей. Двинем лучше в кафе.
— Не собираешься ли ты пригласить нас еще в кукольный театр? — Люся наморщила носик. — Сейчас придет Женечка. Учись у него, как нужно жить. Вы все ему в подметки не годитесь! О-о! Он не приглашает дам в Ботанический сад!
С Женечкой Волковым Валерий почти не был знаком.
Впервые Волков появился здесь в конце прошлого лета: одетый по последней моде, черноглазый, с тоненькими усиками, слегка припадающий на левую ногу. Его сопровождали два странных парня: один с плоским, как блин, лицом, другой с толстой, нависшей верхней губой. Женечка пренебрежительно относился к таким юнцам, как Валерий и его друзья — завсегдатаи сада на Невском проспекте.
Разговаривал Женечка со всеми изысканно-вежливо, но свысока, тем нагловато-уверенным тоном, которому невольно старался подражать Валерий. Иногда Женечка исчезал на неопределенное время, затем появлялся снова. У него всегда были деньги, которые он охотно давал взаймы, почти никогда не требуя долгов обратно. Кто такой Женечка, никто не знал, да, собственно, это никого и не интересовало: «Неудобно же задавать нескромные вопросы человеку, который выручает тебя в трудную минуту. Этот человек просто джентльмен, хороший парень». Шепотом рассказывали, что у него есть оружие.
Люся и ее подруга знали Женечку ближе.
Он действительно скоро появился — как всегда, вылощенный и... в новеньких ярко-желтых заграничных ботинках на толстой подошве-шине. У Валерия даже дух захватило от восхищения. Таких ботинок еще не было ни у кого из парней на Броде, как он называл Невский проспект. Но Чесноков постарался не выдать своих чувств. Поздоровавшись, он протянул, скривив губы:
— Корочки у вас классные.
— Нравятся? — спокойно спросил Женечка. — Могу продать. Двести долларов, по курсу валюты — восемьсот рублей.
Валерий не выдержал, сорвался со своего небрежного тона:
— У меня сейчас нет денег, — пролепетал он, впадая в ужас оттого, что шик-экстра ботинки может перехватить у него из-под носа кто-то другой, — но я достану, можно?
— Проданы, — кивнул головой Женечка. — Ботиночки за вами. Номера у нас, кажется, одинаковые. О’кэй?
— О’кэй! — почему-то краснея, отозвался Валерий. — Я, честное слово, я быстро...
— Да-да, жду. Вы мне нравитесь, — потрепал его по плечу Волков. — Пошли в бар, надо вспрыснуть сделку. Я угощаю.
В ресторане «Метрополь», куда явилась компания, было почти пусто. Скучающие официанты в ослепительно белых куртках то и дело переставляли фужеры, обмахивали крахмальными салфетками и без того чистые скатерти. На эстраде лениво играл маленький симфонический оркестр.
— Прошу, — пригласил Женечка, предупредительно подставляя стулья. — Что будем пить?
— Может быть, портвейн? — заикнулся Валерий. — Или не надо?
— Нам с подружкой коктейль, — бросила Люся.
— Четыре коктейля, — распорядился Женечка, улыбаясь подошедшему официанту. — Два по сто коньяку, стакан портвейна и графинчик столичной мне персонально. Кстати, весенний салат есть, Сан Саныч?
Постепенно ресторан стал наполняться народом. Оркестр заиграл веселее. Официанты уже не махали салфетками: поминутно заглядывая в блокноты, они торопливо сновали между столиками. В воздухе висел ровный гул голосов.
Валерий, выпив коньяк, пил портвейн и, глупо улыбаясь, прислушивался к окружающим. Иногда он перебивал непринужденно болтавшего с девицами Женечку. Ухватившись за какое-нибудь пойманное в середине фразы слово, он с пьяной настойчивостью начинал болтать чепуху. Ему вежливо, с усмешкой поддакивали, и он снова умолкал, тупо уставившись глазами в одну точку.
Чесноков не заметил, когда появились люди за соседним столиком. Одного из них, с плоским, как блин, лицом, и другого, с нависшей верхней губой, он, кажется, где-то видел. Но где и когда, как ни силился, вспомнить не мог.
Уважаемый читатель!Перед тем как отдать на твой суд две повести, объединенные названием «Обыкновенное мужество», я хочу сказать, что события, положенные в основу этих повестей, не выдуманы, а лишь перемещены мной, если можно так сказать, во времени и пространстве. Изменил я и имена героев — участников описываемых событий.Почему?Потому, что правда факта, пройдя сквозь призму сознания человека, взявшегося рассказать об этом факте, приобретает свою неповторимую окраску. Тогда повествование уже становится частицей мироощущения и мировоззрения автора-повествователя; оценка факта — субъективной оценкой.
В основу произведений (сказы, легенды, поэмы, сказки) легли поэтические предания, бытующие на Южном Урале. Интерес поэтессы к фольклору вызван горячей, патриотической любовью к родному уральскому краю, его истории, природе. «Партизанская быль», «Сказание о незакатной заре», поэма «Трубач с Магнит-горы» и цикл стихов, основанные на современном материале, показывают преемственность героев легендарного прошлого и поколений людей, строящих социалистическое общество. Сборник адресован юношеству.
«Голодная степь» — роман о рабочем классе, о дружбе людей разных национальностей. Время действия романа — начало пятидесятых годов, место действия — Ленинград и Голодная степь в Узбекистане. Туда, на строящийся хлопкозавод, приезжают ленинградские рабочие-монтажники, чтобы собрать дизели и генераторы, пустить дизель-электрическую станцию. Большое место в романе занимают нравственные проблемы. Герои молоды, они любят, ревнуют, размышляют о жизни, о своем месте в ней.
Выразительность образов, сочный, щедрый юмор — отличают роман о нефтяниках «Твердая порода». Автор знакомит читателя с многонациональной бригадой буровиков. У каждого свой характер, у каждого своя жизнь, но судьба у всех общая — рабочая. Татары и русские, украинцы и армяне, казахи все вместе они и составляют ту «твердую породу», из которой создается рабочий коллектив.
Книга Ирины Гуро посвящена Москве и москвичам. В центре романа — судьба кадрового военного Дробитько, который по болезни вынужден оставить армию, но вновь находит себя в непривычной гражданской жизни, работая в коллективе людей, создающих красоту родного города, украшая его садами и парками. Случай сталкивает Дробитько с Лавровским, человеком, прошедшим сложный жизненный путь. Долгие годы провел он в эмиграции, но под конец жизни обрел родину. Писательница рассказывает о тех непростых обстоятельствах, в которых сложились характеры ее героев.
Повести, вошедшие в новую книгу писателя, посвящены нашей современности. Одна из них остро рассматривает проблемы семьи. Другая рассказывает о профессиональной нечистоплотности врача, терпящего по этой причине нравственный крах. Повесть «Воин» — о том, как нелегко приходится человеку, которому до всего есть дело. Повесть «Порог» — о мужественном уходе из жизни человека, достойно ее прожившего.