Комсомольский комитет - [9]

Галина, в фартучке, что-то делала в комнате и успевала разговаривать любезно и весело.

— Понравились, — сказал Игорь.

— А завод понравился?

— Да не приставай ты к человеку, — с неудовольствием заметил Павел. — Не видишь, устал.

— Ну что ты, Павел!

Игорь вдруг почувствовал, что не сможет говорить с Павлом так непринужденно и просто, как в детстве, ранней юности. Что же мешало ему? Он и сам еще не мог бы ответить на это. Игорь мучительно думал, в чем же причина, отчего Павел так изменился за последние годы. Отчего он увидел другого Павла, в котором слишком много проглядывало спокойствия и равнодушия к людям?

Многие на заводе рассказывали Игорю про Павла. Говорили о том, как он сорвал заводской воскресник только потому, что ему захотелось в тот день поехать на охоту. Рабочие и сейчас, вспоминая об этом дне, так и говорят: «Когда Куренков на охоту ездил». Многие говорили о том, что Павел часто обещает комсомольцам помочь и всегда забывает об этом.

— Как вам понравилось на заводе, как народ понравился? — осторожно спросила Галина.

— Люди понравились. Главное — жить им хочется по-настоящему, широко, это же замечательно.

— Ну и кто им мешает? — Павел снова закурил. — Долбишь, долбишь им каждый день… Да ты присаживайся к столу, Игорь. Сейчас ужинать будем.

— Знаешь, не хочется, — хмурясь, сказал Игорь. — Честное слово, мне не хочется есть.

— Выходит, ты считаешь, что у людей замечательные мысли? — ревниво спросил Павел. — И у комсомольцев тоже? А дел нет. Значит, я плохой. Мной ты недоволен?

— Не знаю, что это, — сознался Игорь. — Недоволен — это вообще.

— Чудак человек, да ведь я люблю комсомольскую работу. Конечно, я не сам пошел, избрали меня… Думаешь, я не переживаю за то, что у нас… вот такое бескультурье? Но до всего никак не доходят руки, не хватает времени, ведь одних бумаг в комитете приходится писать уйму…

Разговор в этот вечер так и не состоялся. Галина уговорила Игоря поужинать, но ночевать он у Куренковых не остался, ушел в гостиницу, договорившись с Павлом утром встретиться в комитете и посмотреть «великое множество бумаг», на которые ссылался Павел.

Решений комитета комсомола кабельного завода было действительно великое множество. «Заслушав и обсудив»… — так торжественно, хотя это никому не было нужно, начиналось каждое решение. «Комсомольское собрание (или комитет) отмечает, что проделали известную работу…» — «Какую?» — хотелось спросить Игорю. «Добились некоторых результатов…» — «А каких?»

В каждом решении снова и снова перечислялись недостатки в комсомольской работе, и заканчивалось каждое такое творение общими призывами: «Необходимо улучшить руководство… Обязать секретарей принять решительные меры к устранению недостатков». «Комсомольцы приняли решения с честью…»

— Павел, а ты сам веришь ли, что организация выполнит эти решения? — спросил днем Игорь. — Больно их много, и потом читаешь — не знаешь, что и выполнять…

— Не верю! — честно ответил Павел.

Игорь спросил, на что же они ему. И Павел упрямо ответил:

— А другие организации не такие пишут?

Игорь, до сих пор ходивший по комнате, присел к столу:

— А ты на других не ссылайся. В вашей ли организации, в другой ли, молодежь жаждет дел, а ты заполняешь бумагу общими фразами.

— Мудришь ты что-то.

— Ты посмотри свои планы! Люди жить хотят! Так почему же ваша заводская организация отгораживается от молодежи, почему в этих бумагах, которые тобой завладели, такое щемящее убожество чувств, раздумий и мыслей: или у тебя бумаги существуют для бумаг, а жизнь — пускай она течет сама по себе, такая, какая она есть? Ты только посмотри — из месяца в месяц в плане пять пунктов: одно общезаводское собрание или актив, три комитета, причем повестки дня всюду сухие, стандартные, как правило, производственные, и одно мероприятие.

Павел вдруг с неприязнью подумал об Игоре, что он очень чистоплотен. Даже серый гражданский костюм на нем сидит, как военный мундир. Но когда Игорь поворачивался, Павел видел у него мальчишеский затылок со смешной косичкой волос, спускающейся на шею.

— Что ж, ты полагаешь, можно еще запланировать? — вдруг спросил Куренков Игоря, и в голосе его прозвучало: «А ты сам-то много ли знаешь, много ли умеешь?»

Но подсказывать Игорь не стал.

— Давай сделаем так: ты подумай сам, а потом позвони в горком, и уж тогда посоветуемся. Ведь ты организацию знаешь лучше, что и как делать — понимаешь. Вот и не будь иждивенцем.

— Не быть иждивенцем? Хм… Постараюсь, — сказал он.

— Мне кажется, у тебя много эгоизма, равнодушия, — медленно заговорил Игорь, — вот он и мешает тебе. Раньше я не замечал этого в тебе.

— Эгоизма? — голос Павла дрогнул. — Ну ты осторожней со словами, Игорь.

— А я и так осторожен. Чего ты кипятишься? Вспомни, сколько раз ты обманывал людей обещаниями. — Игорь стал приводить примеры такие, как с воскресником. — Если бы ты не был эгоистом, пусть строители не твои, разве ты смог бы ни разу не зайти в это самое двадцатое общежитие, хотя уже два года живешь в Озерной. Два, да?

— Предположим!

— У нас с тобой квартиры, семьи. А у этих людей угла порядочного нет.

— Нет, эгоизм — это не то, — тихо, но с какой-то внутренней, горькой силой сказал Павел. — Ты понимаешь, отчего у меня так случается? Вот и с воскресником и часто так. Я человек настроения. Думаешь, я не страдаю от этого? Да нет, нет, ты погоди, я даже в личной, как мы ее называем, в личной жизни такой.