Когда с рёвом и гиканьем мы заканчивали свой первый заезд, то свалились с кровати, и я почувствовал, что лежу на чём-то волосатом. Немного отдышавшись, я провёл рукой вдоль своего тела и понял, что лежу на какой-то шкуре.
- Это чья шкура? – отдышавшись, поинтересовался я.
- Белого медведя, - шепнула женщина.
- Что, настоящая?! – я ещё раз провёл рукой по упругой шерсти.
- Самая что ни на есть, - и требовательная ручка женщины поползла к низу моего живота.
Наши дальнейшие «заезды» продолжались именно на шкуре самого свирепого хищника на планете. За ночь я только пару раз вставал, чтобы налить нам по фужеру шампанского. Заходя на кухню, я успевал еще, налить себе виски. Ну, не люблю я шампанское, ну, что ты будешь делать!
Вика разбудила меня в половине седьмого утра. Сама она уже прекрасно выглядела: была одета в лёгкий халатик, лицо было свежим, глазки чуть подведены. Ни намёка на бурную бессонную ночь.
- Ты сам просил тебя рано разбудить, - ответила Вика на моё недовольное бурчание по поводу такого раннего часа. – Вставай, кофе готов.
Дождавшись пока она выйдет, я быстренько напялил джинсы вместе с трусами, сбегал в туалет, а потом отправился умываться. На удивление состояние у меня было бодрое и почти не чувствовалось похмелья. Опять почистил зубы с помощью пальца, а вот флакончик с одеколоном решил не трогать.
На кухне уже было прибрано, а на столе стояли две чашечки кофе. Женщина задумчиво курила, глядя в окно.
- Может, хочешь что-нибудь выпить? – спросила она меня и в её словах никакого подвоха я не почувствовал.
- Да, я бы не отказался, - сработала студенческая привычка: «дают - бери».
Вика сама достала, но уже из одного из навесных шкафчиков бутылку коньяка, и сама же, налила нам по рюмке. «Вот и коньяк у неё какой-то особенный», - подумал я, выпивая рюмочку.
- Вик, ничего, что я там одеколоном попользовался, - сам не знаю, почему вдруг брякнул я.
- Ничего, ничего, - Вика слегка улыбнулась, - только это не одеколон, а средство для ухода за полостью рта.
Вид, наверное, у меня был идиотский, что она как не старалась, не сдерживалась, но всё-таки прыснула от смеха. Засмеялся и я. Неизбежное утреннее напряжение как-то мигом испарилось. Отсмеявшись, мы пили кофе, иногда фыркая, вспоминая мой прокол. Потом женщина сказала, что сама сходит к Митеньке и заберёт мои сапоги. Когда Вика вышла, я быстренько вытащил бутылку коньяка и налил себе ещё одну рюмку, когда ещё представится возможность выпить что-нибудь подобное. Закусив долькой лимона, я включил маленькое радио, воткнутое прямо в розетку.
« …мы пройдём сквозь шторм и дым,
станет небо голубым.
Не расстанусь с Комсомолом
Буду вечно молодым…» - излучал оптимизм Иосиф Кобзон.
Похоже, что праздник «у них» продолжался. Я сделал радио потише, и закурил последнюю, оставшуюся в пачке, сигарету.
На прощание Вика сунула мне в руку бумажку с номером телефона, и коротко поцеловав, захлопнула за мной дверь. Я не стал дожидаться лифта, а бегом спустился по лестнице. На улице было холодно, а когда я через двадцать минут подходил к своему дому, то и вовсе повалил снег.
А с Комсомолом я расстался через семь лет, когда собрание комсомольской организации «Большого Десантного Корабля – 112» постановило исключить меня из рядов ВЛКСМ за неуставные взаимоотношения. Я с тремя своими друзьями поставил на место зарвавшихся старослужащих, за это и был наказан.
Но и сам Ленинский Комсомол долго не протянул. Тихо канул в лету.
Да и вечно молодым оставаться, как-то не получилось.
