Компиляция. Введение в патологическую антропологию - [27]

Если б кому-нибудь удалось бы разговорить Джона До прежде, чем очередной раз отправить его на ту сторону, он наверняка смог бы многое порассказать о том, что скрывают от нас и кого в первую очередь принимают в себя с распростертыми объятиями небеса, обетованные нам.

Вилли по прозвищу Пигмей был твердо убежден, что ему-то персональное облако со всеми удобствами уж точно зарезервировано. За всю свою жизнь, которую он воспринимал как легкий необременительный тест, Вилли не совершил ни одной ошибки. Набрать проходной балл в вечность он почитал парой пустяков.

Вилли родился и вырос в лютеранской семье строгих правил. Обязательные молитвы по утру, на сон грядущий и перед каждым приемом пищи. Непременная воскресная месса. Лютеранская церковь находилась у черта на рогах и поэтому вставать по воскресениям приходилось спозаранку. Отец Вилли преподавал немецкую филологию в университете, а его мать прилежно претворяла в жизнь принцип трех «К». Киндер, кюхен, кирхен. Или в обратной последовательности. До фонаря.

Еще у Вилли был дед. Первое, обосновавшееся в этой стране поколение. Дед был подтянутым бодрым ветераном Второй Мировой. Почти всю войну он прошел, добросовестно исполняя обязанности оператора газовой камеры в Дахау. Не раз был отмечен высокими наградами Рейха. За успехи в труде. Когда для наци запахло жареным, дед своевременно дезертировал. Полтора месяца скрывался в лесах, питаясь подножным кормом. Исхитрился сбросить за это время тридцать четыре килограмма от прежних семидесяти двух. Когда пришли союзники, сдался им под видом беглого узника-социалиста. Зная наверняка, что разоблачать его некому. Не даром дедуля вкладывал душу в любимое дело.

Покинув Фатерлянд, дед окончательно запутал следы. Пустил корни в одном из крупных городов на северо-западе, обзавелся женой, такой же немкой-иммигранткой, как и сам, и наплодил троих детей, в числе которых был отец Вилли. Идеалам национал-социализма дед оставался верен до конца. Будучи при этом набожен. Под старость он потихоньку стал выживать из ума. Выражалась его болезнь в том, что он совершенно искренне стал считать Гитлера вторым воплощением Спасителя. Которого вновь распяли. Однако его очевидное помешательство так и не было никем замечено, поскольку дед ни с кем не делился своим вероубеждением. Ни с кем, кроме Вилли.

— Помни, Вилли, если ты хочешь попасть на небеса, ты должен жить, как сказано в Библии. Изучай заповеди и блюди их. Делай мир чище. Много развелось подонков, Вилли. Неполноценных ублюдков, оскверняющих землю одним лишь фактом своего существования. Воздух, которым мы когда-то дышали — уже не тот. От их смрадного дыхания он сделался несъедобен. Они спят и видят, как бы нагадить побольше. Как сделать тебя таким же, как они. Теперь вопрос стоит так — либо мы их, либо они нас. И ты, ТЫ, Вилли — ты воин последнего Крестового Похода. Это твой шанс. Не упусти его, мальчик мой!

— Я постараюсь, — обещал Вилли — Но как мне узнавать ублюдков? Как понять, какую заповедь они нарушили?

— Предоставь это мне, солдат, — отвечал дед — Я тебе подскажу!

И дед, падла старая, не соврал.

Впервые это случилось через два года после его смерти. Вилли исполнилось шестнадцать. Он здорово вымахал к этому возрасту. Бычья шея, широченные плечи, громадные ручищи. В ту осень Вилли с двумя приятелями гостил у родственников матери в маленьком городишке. Почти деревне. В краю фермеров, упитанных коров и сговорчивых сельских девчонок. Однажды в городке была организована увеселительная ярмарка. С заезжими клоунами, акробатами и огнедышащими факирами. Вилли с друзьями с самого утра бродили по торжищу, дурацким улюлюканьем подбадривали акробатов, потешались над ужимками шутов, короче, развлекались, как могли. Где-то на задворках ярмарки они наткнулись на столик предсказательницы судеб, толстой женщины лет пятидесяти, ряженной под цыганку. При ней состояла в услужении ручная мартышка. За четвертак мартышка доставала из стоящего на столике ящика записку с предсказанием и вручала ее клиенту.

Вилли решил заглянуть в будущее. Заплатил. Мартышка достала записку. Вилли развернул ее. «Готовься к испытаниям!» — прочел он. Вилли усмехнулся, скатал из записки плотный шарик, щелчком запустил его в мартышку (кстати, промазал) и пошел было прочь.

«Ворожеи не оставляй в живых!» — вдруг услышал Вилли заповедь из Второзакония, произнесенную голосом деда у себя в голове. Вилли остановился. «Не оставляй!» — требовательно повторил дед. Вилли все понял. Вот оно, — испытание. Достоин ли он билета на небеса? «Еще бы!» — ответил Вилли то ли деду, то ли самому себе.

Вилли вернулся к столику гадалки.

— Хочешь попробовать еще раз? — улыбаясь, спросила толстуха — Не советую. Судьбу нельзя искушать!

Вилли не отвечал. Просто стоял перед ней огромным нелепым истуканом, глядя на нее сверху вниз. В уголках его губ пряталась легкая ухмылка.

— Ты чего это, сынок? — забеспокоилась гадалка.

— Ворожеи не оставляй в живых!!! — проревел Вилли, вырывая из рук женщины обезьяний поводок. Мартышка заверещала. Вилли обмотал поводок в два оборота вокруг запястья и принялся раскручивать мартышку над головой, как в вестернах ковбои раскручивают лассо. Затем Вилли со всего маху шмякнул ее об стол. Зверек испустил дух мгновенно. Вилли отбросил дохлую обезьяну прочь, нагнулся, ухватил столик за ножку, и, не спеша выпрямившись и основательно прицелившись, краешком столешницы проломил гадалке висок.