Комнатный фонтан - [35]

Мы условились о времени, тут все прошло гладко, без проблем. Напоследок я добавил, чтобы показать, какой я деликатный, что, мол, больше получаса все дело не займет, на это голос возразил, что некоторым и часа бывает мало, не будем, дескать, мелочиться. Я был приятно удивлен, обычно приходилось выклянчивать каждую минуту.

Встреча была назначена на вечер, в семь часов. Судя по адресу, где-то в центре. Я едва успел управиться. Днем я был в Ютербоге и Цосенне. 1 км я оставил, кстати сказать, весь свой наличный запас АТЛАНТИД. По дороге я схватил на скорую руку в ларьке пакетик картошки-фри с майонезом и съел все на ходу, мучимый угрызениями совести: Пятница меня уже, наверное, заждался. Решительным движением я вытер рот и руки бумажным платком, достал из багажника ИОНУ и потопал к дому номер двадцать четыре, все еще пребывая в своих мыслях. Дойдя до цели, я притормозил, не зная, что мне делать дальше, — таблички нигде не было, и я решил, что перепутал адрес. Потом я все-таки нашел ее, первый этаж, справа, маленькая овальная блямбочка: «Студия „Мануэла"». Я выдохнул, проверил, не обляпался ли я майонезом, определил, с какой ноги начну заход, поправил коробку, чтобы она не очень сразу лезла в глаза, и позвонил.

Звуки, которые я вызвал к жизни, звонком назвать было весьма затруднительно. Это были скорее орбитальные ультрасигналы, звучавшие хотя и приглушенно, словно издалека, но все же довольно жутковато.

Дверь отворилась: госпожа Мануэла. (Я думаю, что это был, если можно так выразиться, ее творческий псевдоним. Называя ее этим именем, я не разглашаю поэтому никаких тайн. Тем более что гражданское имя этой особы мне неизвестно.)

Итак, госпожа Мануэла. Она посмотрела на меня.

Под этим взглядом я весь непроизвольно как-то сжался. А как она посмотрела на украшавшую меня коробку! Я счел за благо незаметно передислоцировать ее в тыл, то есть за спину, пытаясь одновременно вынести корпус вперед, поближе к незнакомке, используя собственное тело в качестве живого подвижного щита между коробкой и дамой.

— Прошу, не стойте на пороге, — пригласила меня наконец войти госпожа Мануэла уже знакомым мне голосом, который, признаться, на телефонном расстоянии звучал как-то роднее и ближе.

Я протиснулся мимо госпожи Мануэлы, которая, как я теперь увидел, заполняла собою значительную часть проема, и очутился в прихожей. Мама дорогая! У меня отвисла челюсть: обстановка тут была один к одному как на космическом корабле из детского сериала «Enterprise».

Госпожа Мануэла заперла дверь и в ту же секунду одним рывком (этот звук до сих пор стоит у меня в ушах) избавилась от пояса, который держал в узде ее халат, или мантию, или что там на ней еще было надето: наружу выехали отдельные участки тела, задрапированные местами изодранным в клочья мундиром, и заиграли в холодном мерцающем синеватом свете. На лиловом торчащем соске болтался хищно растопырившийся орден. Облегающие сапоги-ботфорты сверкали адской чернотой. И вообще… Вообще…

Ясное дело, я сразу смекнул, куда меня занесло. Я даже улыбнулся несколько смущенно, или, во всяком случае, попытался это сделать, насколько это было возможно в данных обстоятельствах. Моя задача была теперь, не выходя за рамки деловой беседы, быстренько прояснить недоразумение, которое свело нас, и…

Не хочу вспоминать, как — не успел я рта раскрыть — мадам огрела меня невесть откуда взявшейся плеткой и тут же, несмотря на мой решительный протест, стеганула еще, потом еще, приговаривая: «Вот так, вот так, хорошо, вот как нам хорошо», а я, как последний придурок, вцепился в свою коробку, за судьбу которой я, по непонятным причинам, беспокоился больше всего, тем более что мне действительно чуть не пришлось ее лишиться, когда после вопроса «А что это у нас там в коробочке такое, какие маленькие шалости?» последовала попытка отобрать у меня ее силой, чего, конечно, я не допустил, оказав яростное сопротивление, будто речь шла о моей собственной жизни; как я выкрикивал одну и ту же фразу: «Ну это верх всего!» — и был по-своему прав; как на мои решительные действия госпожа Мануэла развернула еще более широкую атаку, обрушив на меня весь арсенал пыточных средств, изощренность которых, кажется, не имела пределов, в чем я убедился на собственной шкуре, ибо на каждое мое «Нет!», «Да отстаньте вы от меня, наконец!» она отвечала чем-нибудь новеньким, так что временами я не выдерживал и, оставив всякое сопротивление, с тихим стоном валился без сил, отдавая себя на растерзание; как я на ее неожиданный вопрос «Неужели не нравится?» ответил упорным молчанием, после чего, загнанный в угол, приготовившись к неминуемой гибели, в последнюю минуту вспомнил нужные слова — «лицензия на трудовую деятельность» и «полиция», услышав которые госпожа Мануэла сразу угомонилась и на какое-то время пришла в себя; как наступила временная передышка, которую я поспешил использовать для запоздалого объяснения причины моего нахождения в этом помещении, на что мадам тут же запахнула халат; как мы стояли, тяжело дыша, друг против друга, оба в растерянности, — такого у нее еще никогда не было, заверила госпожа Мануэла и добавила, что ей страшно неловко, а потом вдруг рассмеялась; мне же было не до смеха, тем более что она вдруг посерьезнела и сказала: «Но свое я все-таки отработала, не в полном объеме, конечно, но…», на что я ответил: «Да, разумеется, вне всякого сомнения!». И чтобы положить конец этому затянувшемуся представлению, выложил сто марок (четверть того, что я заработал в Ютербоге!), после чего она вдруг засомневалась, правильно ли она меня поняла и не затеял ли я тут какую новую игру, а я постучал себя по лбу, давая ей понять, что у нее, наверное, не все дома, и, радуясь тому, что еще легко отделался, выскочил как ошпаренный из комнаты…