Комната воды - [26]

– У Брайанта и Мэя много знакомых. У них куча врагов и горстка друзей. Джон – отличный мужик, а вот с Артуром надо быть начеку.

– То есть?

Бимсли на мгновение задумался.

– Двадцать лет они искали какого-то психа, именовавшего себя «вампиром с Лестер-Сквер». Брайант слишком увлекся этим расследованием. Говорят, он надоумил Джона использовать собственную дочь как приманку. Что-то не сработало, и она погибла.

– Господи Иисусе… И как же они друг друга не возненавидели?

– Понятия не имею. Кажется, никто не знает, как все было на самом деле. Может, только Лонгбрайт, но она держит язык за зубами. – Колин хлопнул в ладоши. – Слушай, вот-вот пойдет дождь – давай-ка закругляться.

Они молча принялись за работу. Темнота сгущалась, и их волосы и одежда стали влажными от призрачного тумана, стелющегося по траве шелковыми нитями.

– Но результатов твоего опроса недостаточно, чтобы расследование дела Рут Сингх продолжалось после оглашения вердикта, – сказала Мира. – Ни серьезных улик, ни подозреваемых, а свидетельства друзей, родственников и соседей вообще под вопросом.

– Да. Думаю, Брайант расстроился.

– Почему?

Светя фонариком, Бимсли заглянул на самое дно последнего мешка.

– А он хочет подобрать ключ ко всем загадкам жизни. Почему люди умирают, отчего становятся дурными, где источник зла. Но проку от этого мало, ведь истинных причин не узнать. Мы не можем добраться до самой сути. А вот Мэй не ищет потайных смыслов – он работает с тем, что видно глазу.

– И какой из методов ты предпочитаешь? – спросила Мира.

Колин пожал плечами:

– Мы ведь представители закона, верно? Значит, надо принимать жизнь как она есть, а иначе свихнешься.

– Ницше сказал: «Фактов не существует, есть только их трактовки». Если ты считаешь, что правосудие можно отмерять простой бинарной системой, то, значит, снимаешь с себя всякую моральную ответственность.

Проницательные карие глаза Миры смотрели спокойно и беспощадно.

– Слушай, я знаю, что хорошо, а что плохо, но я не собираюсь лезть на рожон и яриться из-за недостижимости идеала.

– Но человек по природе своей стремится постичь окружающий мир, пусть даже это влечет за собой новые вопросы. Как сказал Ницше, «каждое слово – предрассудок».

– Да что ты? – Терпение Бимсли было на исходе. – А у Ницше ничего не написано о том, сумеем ли мы с тобой сдержаться и не поубивать друг друга?

– Он писал, что дружба между мужчиной и женщиной возможна в том случае, если они считают друг друга непривлекательными. Значит, мы станем отличными товарищами.

– Зато вы с Брайантом будете гореть на костре взаимной любви. Впрочем, извини – упоминание об огне неуместно, ведь он умудрился спалить собственный отдел.

– Как это случилось?

– Долгая история. Скажи спасибо, что отдел вообще не прикрыли.

Когда Мира подняла глаза от мусорной кучи, ее лицо расплылось в неожиданной улыбке.

– Ты считаешь, ответов не найти? А это, по-твоему, что?

И она торжествующе потрясла перед Бимсли промокшим листком бумаги.

– Если вы сейчас же не спуститесь, это кончится плачевно, – предупредила Альма Сорроубридж.

В свои золотые деньки квартирная хозяйка Брайанта, уроженка Антигуа, была пышной и налитой, точно плоды хлебного дерева, но теперь стала усыхать. Пригладив седые кудряшки и сложив руки на груди, она сердито наблюдала, как Брайант балансирует на верхней ступеньке стремянки, стуча палкой по книжным полкам.

– Я знаю, что она здесь, – упорствовал Артур. – Как вы не понимаете? Если бы в вас была хоть капля доброты, вы помогли бы мне ее найти.

– В моем возрасте не лазят на стремянку, – заявила Альма. – Я все-таки квартирная хозяйка, а не гимнастка. К тому же я не обязана с вами нянчиться, раз уж вы решили, что я недостаточно хороша, чтобы перебраться с вами в хорошенькую новую квартирку.

– Вам бы там не понравилось, Альма. Я бы не назвал ее хорошенькой. Мне нужно место, где я мог бы сосредоточиться, скромное и простое, как монашеская келья.

– Как, а ваши безделушки?! – возмущенно воскликнула Альма. – Куда же вы их дели?

– Между прочим, это произведения искусства, и я отвез их в офис на место утраченных.

– Понятно… Бедный Джон… Я даже не знаю, что вы ищете, а уж тем более, почему вы спрятали это в таком неподходящем месте.

– Вот она! – Брайант достал с полки какую-то куклу и рукавом смахнул с нее пыль. – Помогите мне спуститься.

Альма держала стремянку, пока Артур спускался. В руках у него была крошечная копия его самого, сделанная из ткани и на удивление точная: как и на его твидовом пиджаке, у нее отсутствовала одна пуговица.

– Это шаманская кукла. Один из моих недругов сделал ее и прислал мне. Я должен хранить ее здесь, в потайном месте, чтобы с ней ничего не случилось. В ней частичка моей души, и, если ей будет плохо, пострадаю и я.

Пожилая дама презрительно фыркнула:

– Разве можно верить в такие вещи, мистер Брайант?

– Вообще-то я и не верю, но, видите ли, он был мерзкий тип, и это я засадил его в тюрьму, так что предпочитаю не рисковать. Положу куклу в новый сейф. Если бы вы помогли мне со сборами, мне бы не пришлось за ней возвращаться.

Альма не переставала удивляться неблагодарности Брайанта. Большую часть жизни она посвятила тому, чтобы окружить его уютом. Она осталась ему верна и тогда, когда он покинул ее любимую квартиру в Баттерси, где на потолке кухни колыхались отраженные речной водой солнечные блики, и перебрался в обшарпанную, мрачную обитель в Чок-Фарм, где, по словам Джона Мэя, всегда царил мрак, а по окнам спальни скользили трухлявые лапы мертвых платанов. Эта особого рода любовь заставляла старушку мириться с дурным обращением даже сейчас. Попробовал бы кто: нибудь другой говорить с ней таким тоном…