Комната убийств - [9]

— А вот прекрасная Мери-Маргарет Фами, которая застрелила своего неверного египетского мужа прямо в гостинице «Савой» в 1923 году. Этот случай стал известным благодаря защищавшему ее Эдварду Маршаллу Холлу. Тот направил на присяжных настоящий пистолет, требуя оправдательного приговора, и с грохотом его выронил. Решение суда было соответствующим. Естественно, женщина была виновна, однако усилиями защиты избежала наказания. Ко всему прочему, Холл держал в ходе суда речь, изобиловавшую расистскими намеками. Он высказался в том ключе, что женщина, вышедшая замуж за, как он выразился, «азиата», не должна ничему удивляться. В наши дни у него были бы проблемы с судьей, лорд-канцлером и прессой. Опять, старина, перед нами преступление, типичное для своего времени.

— Мне-то показалось, что ты в умозаключениях опираешься на то, как преступление совершено, а не на особенности уголовного судопроизводства.

— Я учитываю все обстоятельства. А вот другая защита, не менее успешная. Убийство «Брайтонский сундук», 1934 год. Считается, что это тот самый чемодан, мой дорогой Адам, в который Тони Манчини, двадцатишестилетний официант, ранее привлекавшийся за воровство, запихнул тело своей любовницы, Вайолет Кэй, которая зарабатывала на жизнь проституцией. Это второй «Брайтонский сундук». Первое тело, без ног и головы, также принадлежало женщине и было обнаружено на железнодорожной станции одиннадцатью днями раньше. По тому убийству никто арестован не был. Дело Манчини слушалось на выездном суде присяжных в декабре. Его блистательно защищал Норман Беркет, сохранивший подсудимому жизнь. Суд признал его невиновным, однако в 1976 году Манчини сознался сам. Чемодан притягивает всеобщее внимание и вызывает у посетителей нездоровый интерес.

Дэлглиш не испытывал такого интереса. Он неожиданно почувствовал необходимость взглянуть на окружающий мир и подошел к одному из восточных окон. Внизу стоял деревянный гараж, окруженный молодыми деревцами, а где-то в восьми ярдах от него — садовый навес с водопроводным краном. Давешний мальчик, вымыв здесь руки, вытер их о собственные штаны. Тут Дэлглиша окликнул Акройд, которому не терпелось продемонстрировать последние находки. Подведя друга ко второму стенду, он сообщил:

— Убийство «Костер на дороге», 1930 год. Наверняка войдет в мою статью. Тебе оно должно быть известно. Альфред Артур Рауз, тридцатисемилетний коммивояжер, жил в Лондоне. Жуткий бабник. Он не был двоеженцем, однако за время своих поездок Рауз успел совратить около восьмидесяти женщин. Ему то и дело требовалось исчезать. Желательно так, чтобы его вообще считали мертвым. Шестого ноября он подобрал бродягу на пустынной дороге в Нортгемптоншире, убил его, облил тело бензином, поджег машину и удрал. К несчастью для Рауза, мимо проходили местные молодые люди, возвращавшиеся к себе в деревню. Они спросили, откуда огонь. «Кажется, кто-то разложил праздничный костер!» — крикнул он им на ходу. Благодаря той встрече его смогли арестовать. Спрячься Рауз в канаве — глядишь, не попался бы.

— И что же тут специфического для того времени? — спросил Дэлглиш.

— Рауз прошел войну, где получил серьезное ранение в голову. И на месте преступления, и в суде он вел себя на удивление тупо. Я считаю Рауза жертвой Первой мировой войны. А ведь и вправду. То, как он повел себя тогда на дороге, странное высокомерие, с которым он отвечал на вопросы в суде… Петлю на своей шее он затянул сам — роль обвинителя была второстепенной. Интересно, как он служил и насколько серьезно был ранен. Рауз прошел Фландрию. Оттуда мало кто вернулся полностью здоровым.

Дэлглиш предоставил Акройду заниматься его изысканиями, а сам отправился на поиски библиотеки. Она располагалась на том же этаже, в западной части дома: длинная комната, где два окна выходили на стоянку и одно — на подъездную дорожку. В стенах, закрытых полками из красного дерева, три выступа; в середине комнаты длинный прямоугольный стол. У окна на столе поменьше стоял копировальный аппарат; на табличке значилась цена: десять пенсов за страницу. Здесь сидела пожилая женщина и делала надписи к экспонатам. В комнате не было холодно, но служительница носила шарф и варежки. Как только Дэлглиш вошел, женщина сказала певучим, хорошо поставленным голосом:

— Некоторые шкафы заперты. Если вам захочется подержать эти книги в руках — у меня есть ключ. Подшивки «Таймс» и других газет на первом-этаже.

Дэлглиш ответил не сразу. Ему еще надо было побывать в картинной галерее, поэтому он не имел возможности порыться в книгах без спешки, в свое удовольствие. В то же время он не хотел, чтобы его визит выглядел простым капризом.

— Я здесь впервые. Так сказать, ознакомительная экскурсия. Но все равно спасибо.

Он медленно прошелся вдоль книжных полок. Здесь были представлены, большей частью в первых изданиях, все главные романисты того времени; некоторые имена он видел впервые. Само собой, здесь стояли Дэвид Лоренс, Вирджиния Вульф, Джеймс Джойс, Джордж Оруэлл, Грэм Грин, Уиндам Льюис, Розамонд Леман. Вот они, те бурные годы, во всем их разнообразии и богатстве, как на перекличке. Поэзия занимала отдельный шкаф. Здесь имелись первые издания Йитса, Элиота, Паунда, Одена и Льюиса Макниса. А также поэты военной тематики, публиковавшиеся в двадцатые: Уилфред Оуэн, Роберт Грейвс, Зигфрид Сасун. Хорошо бы засесть тут как следует и все перещупать, пересмотреть… Впрочем, если у него и найдется свободное время, его будет стеснять присутствие этой молчаливой женщины, чьи одетые в варежки руки двигались с таким трудом. Дэлглиш предпочитал читать в одиночестве.