Комната спящих - [56]

Папка Селии Джонс была самой тонкой, остальные же буквально раздувались от бумаг. Я проглядел записи из различных больниц, отчеты о трудотерапии, отпечатанные письма, описания способов лечения. В папке Сары Блейк обнаружились также начерченная ею астрологическая карта и довольно неплохой автопортрет. Очень хотелось забрать папки с собой, но у меня не хватило смелости.

У всех пациенток было кое-что общее – осиротевшие, брошенные, забытые. Ото всех отказались. Переворачивая страницы, я не мог понять, почему Мейтленд так не хотел рассказывать их грустные истории. Вспомнил, как говорил об этом с Палмером, но тот лишь отмахнулся и ответил, что давно отчаялся понять Мейтленда. Просмотрев содержимое папок, я понял, что точка зрения Палмера оправданна. Но тут заметил в папке Мариан Пауэлл бумагу, которая потрясла меня до глубины души. Ее усеивали многочисленные печати и комментарии. Наверху страницы черным по белому было напечатано: «Центральное разведывательное управление, Вашингтон». Хотел было начать читать, но меня спугнули тяжелые шаги в коридоре, сопровождавшиеся металлическим позвякиванием. Я поспешно вернул папки на место, запер нижний ящик, закрыл картотечный шкафчик и кинул ключи в пепельницу. Мои бумаги лежали на столе Мейтленда, поэтому я просто взял их и прижал к груди. Дверь со скрипом приоткрылась, и в комнату шагнул Хартли. Он молчал, но многозначительно прищуренные глаза красноречиво требовали объяснений.

– Жена доктора Мейтленда попала в аварию, – без предисловий начал я. – Ему пришлось срочно уехать. Вот, пришел свои бумаги забрать.

– Серьезная авария? – спросил Хартли.

– Похоже что да.

Завхоз кивнул.

– Доктор Мейтленд не сказал, когда вернется?

– Нет.

Я вышел в коридор, и Хартли достал связку ключей и запер дверь. Взял ящик с инструментами и указал на соседнюю комнату.

– Раму заклинило.

– Понятно, – ответил я.

Хартли шутливо отдал мне честь и ушел, а я так и остался стоять с бумагами в руках.

Глава 16

Больше всего мне хотелось остаться одному, обдумать все, что узнал о пациентках комнаты сна. Но когда я вышел на площадку, навстречу мне шагала сестра Фрейзер. Она остановилась и произнесла:

– Доктор Ричардсон, наконец-то! Я вас искала.

– В чем дело? Что-то случилось?

– Мистер Чепмен сильно волнуется, и… – Запнувшись, сестра Фрейзер прибавила: – У него на пижаме кровь.

– Кровь?

– Должно быть, поранился. Но осмотреть себя не разрешает.

Я положил бумаги на стол медсестры и сразу поспешил в палату Чепмена. Тот ходил из угла в угол и что-то бормотал.

– Майкл, – окликнул я, – остановитесь на минутку.

Чепмен не обращал на меня внимания, пока я не преградил ему путь и не взял за плечи. Только через несколько секунд на морщинистом изможденном лице промелькнуло узнавание.

– Доктор Ричардсон? – робко, будто неуверенно уточнил он.

– Да, Майкл, это я.

– Выпустите меня отсюда.

– К сожалению, не могу. Сами понимаете. – Я выпустил его плечи и указал на левый рукав пижамы. На полосатой материи виднелись неровные красные пятна. – Что вы с собой сделали?

– Ничего.

Я хотел осмотреть его руку, но Чепмен отпрянул.

– Не упрямьтесь, Майкл.

– Нет! – рявкнул он. Но потом его нижняя губа задрожала. – Я не хотел причинить ей вред. Просто смотрел, и больше ничего.

Из его груди стали вырываться громкие рыдания, из глаз потекли слезы.

– Успокойтесь. – Я взял его за руку. – Ни к чему так убиваться из-за прошлого.

Я подвел Чепмена к кровати и слегка подтолкнул, чтобы он сел на матрас. Потом закатал правый рукав. Зрелище было отвратительное, я едва не отпрянул. Кожа предплечья побелела, в нескольких местах виднелись разрывы. Видимо, бедняга страдал от какой-то редкой болезни, сопровождающейся образованием язв. Еще я заметил черную корку запекшейся крови под ногтем большого пальца правой руки.

– Майкл, вы что, опять себя щипали?

Чепмен не ответил.

Я позвал сестру Фрейзер, и вместе мы перевязали Чепмену руку, переодели его в чистую пижаму и дали успокоительное.

Но лекарство не подействовало.

Через час Чепмен снова вскочил и начал метаться по комнате. И, что еще хуже, сорвал бинты и продолжил себя щипать в том месте, где были язвы. Я снова дал ему успокоительное, но оно перестало действовать уже через двадцать минут, после чего Чепмен начал громко звать сестру Фрейзер, требуя, чтобы его немедленно отпустили домой.

Я сомневался, следует ли дать ему еще лекарства. Так превышать дозу может быть опасно. Вдобавок Чепмен принимал новый препарат, с которым я до этого дела не имел. Вдруг такой эффект вызывает сочетание препаратов, и именно поэтому Чепмену становится не лучше, а хуже? Я попытался связаться с Мейтлендом, но секретарша в больнице Святого Томаса не могла сказать, где он. Эта женщина даже не знала, что жена Мейтленда попала в аварию.

Поведение Чепмена становилось все более лихорадочным, а когда он начал биться головой о железные прутья, я понял, что пора принимать экстренные меры. Я позвал Хартли, и вдвоем мы надели на Чепмена смирительную рубашку. Затем отвели в находившуюся в башне палату, обитую войлоком. Насколько мне было известно, ей еще ни разу не пользовались по назначению. Неприятно было вести Чепмена по лестнице, точно заключенного в камеру. Я постоянно повторял себе, что это для его же блага. Хартли отпер дверь, и мы втащили Чепмена внутрь. Комната была крошечная, дверь – не больше восьми квадратных футов размером. Стены и задняя часть двери были надежно затянуты покрытием, здесь Чепмен не мог бы пораниться, даже если бы захотел. С потолка свисала лампочка, а находившееся под потолком узкое оконце почти не пропускало свет. Чепмен уже успел утомиться и больше не сопротивлялся. Опустился на пол в углу и застонал.